Новое жилье нашлось сразу. Сослуживец Андрона старший лейтенант Рустам Гутов так же снимал комнату у одной из аборигенок Арциза. Поскольку аксиому, что платить за комнату на двоих ровно вдвое лучше, чем одному, никто не отменял, Рустам предложил, а Андрон с радостью согласился занять в этой комнате второе койко–место.

Домик у новой хозяйки был немного пожиже, чем у тети Кати, но домашнего вина она делала не меньше, а даже чуть–чуть больше, и продавала его гораздо активнее прежней андроновской хозяйки. Помимо Андрона с Рустамом еще одну комнату в этом доме занимал старлей–летчик, имени которого за несколько месяцев проживания по соседству Савенко так и не узнал, поскольку все гости старлея (по большей части женского пола), а также сама хозяйка называли его скромно и по–свойски — «Князь».

До армии основные ассоциации со словом «князь» были связаны у Андрона с Андреем Болконским. Арцизский «Князь» своим менталитетом слегка разнился с героем «Войны и мира». Во–первых, не только с дубом, каштаном или, предположим, грецким орехом, но и с людьми «Князь» изъяснялся намного прозаичнее, чем Болконский, к тому же регулярно используя при этом ненормативную лексику.

Во–вторых, он не знал французского. Еще он не знал немецкого, испанского, итальянского, португальского, чешского, польского и всех языков скандинавских стран. Но если всех этих уважаемых европейских средств общения между людьми он не знал просто, то английского он не знал с претензией.

Однажды у Андрона с «Князем» возник принципиальный лингвистический спор по поводу бессмертной битловской песни «Let It Be». Дело в том, что Савенко, неплохо в то время знавший язык общения англо–саксов, и представить себе не мог, что это немудреное, в общем–то, название может кем бы то ни было трактоваться как–то иначе. Однако «Князь», заручившись фанатичной поддержкой очередной своей подружки, категорически утверждал, что поет Маккартни не какое–то там никому не ведомое «let it be», а вовсе даже «лерепИ». А в ответ на предложение Андрона перевести это фантастическое буквосочетание на русский, туманно пояснил, что «это про любовь». Больше того, «Князь» даже предложил Андрону поспорить по этому поводу на десять литров вина, на что последний согласился, слегка злорадствуя внутри себя по поводу несомненного выигрыша безумного пари. Однако спор двух русских офицеров закончился ничем, поскольку, протрезвев, «Князь» решительно настаивал на своем «лерепИ», а представить какие–либо убедительные доказательства в свою пользу Андрон не мог по причине их тотального отсутствия: в печатном варианте буржуазных песен «ливерпульской четверки» в СССР не было.

Впрочем, несмотря на мелкие разногласия, «Князь» был вполне нормальным парнем и как–то раз, как водится, в ходе совместного употребления местного продукта винодельчества предложил Андрону слетать с ним, ни много, ни мало, в Кабул (!). В ответ на изумленный немой вопрос Савенко «Князь» пояснил:
— Фигня вопрос! Заберешься в «сарай» («Сараем» назывался военно–транспортный самолет Ил–76), взлетим, потом ко мне в кабину перейдешь. Завтра туда, послезавтра обратно. Только возьми с собой пару кроватей солдатских. Там их влегкую на двухкассетники японские поменяешь…

Видимо, подобный «бартер» был в ходу, поскольку японские двухкассетники имелись в наличии практически у всех офицеров и прапорщиков летного полка. От визита в дружественный еще на тот момент Афганистан Андрон благоразумно отказался, чем вызвал презрительный смешок «Князя»: мол, ясен пень, «рожденный ползать…»

Жизнь на новом месте и с новыми соседями пришлась аккурат на осень и начало зимы — времена года в тех местах довольно унылые и безрадостные. В Москве состоялся знаменательный Пленум ЦК КПСС, на котором подвергся жесткой критике будущий президент России, а в то время первый секретарь московского горкома КПСС Борис Ельцин. Жизнь в стране бурлила и клокотала. Журнал «Огонек» и программа «Взгляд» клепали за разоблачением разоблачение, полки магазинов стремительно пустели, назревало что–то большое, непонятное, а потому пугающее. А в тихом Арцизе совершенно буднично проходили дни, недели, месяцы.

В конце ноября череду серых дней прервал неожиданный краткосрочный, но не ставший от этого менее ценным, визит к Андрону в гости его отца.

Петрович (ежели кто позабыл — Савенко–старший) нагрянул на целую неделю! Радости Андрона не было конца–края. Как и для любого человека, для него вполне было применимо грустное правило «что имеем — не храним, потерявши — плачем». Все, что в родном Смоленске казалось ему обыденным и примелькавшимся, здесь, в разлуке с родным домом, становилось важным, насущным и значимым. Ну, казалось бы, отец, с которым Андрон прожил неразлучно 22 года, которого, как и все сверстники, втихаря называл «предок» и считал, мягко говоря, не совсем современным. А вот в сложившихся обстоятельствах радовался Савенко–младший Петровичу, наверное, больше, чем Робинзон Крузо своему неказистому Пятнице…

Петровичу спартанская обстановка офицерского жилья понравилась. Сам он был судьбой не особо избалован, первые 16 лет своей жизни прожил в деревне под Киевом, пережив там в раннем детстве войну и почти 3–летнюю оккупацию. Хозяйка выделила отцу маленькую комнатенку с одной кроватью, и он был просто счастлив.

Батя на целую неделю взял шефство над двумя младшими офицерами, готовил вкусные обеды и ужины из скудного набора продуктов местных магазинов и даже пытался навести какой–то порядок в их вынужденно холостяцком жилище. Но, пожалуй, главное, чем Петрович щедро делился с Андроном и Рустамом, было его хорошее настроение, которое не покидало Савенко–старшего всю неделю. И причин оптимизма у Петровича было несколько. Во–первых, неделя отдыха!

Во–вторых, встреча с любимым сыном!

И, в–третьих, удивительный сервис, который предоставила Петровичу хозяйка дома. Заключался он в том, что по первому желанию гостя (обычно выражавшемся в простом стуке в смежную стенку) она немедленно, в течение нескольких секунд предоставляла в его полное распоряжение стаканчик замечательного виноградного напитка по несуразно смешной по меркам Смоленска цене. Пользовался таким удивительным бонусом батя регулярно, уверяя всех, что чудотворный напиток крайне благотворно тонизирует организм, облегчает дыхание, повышает аппетит и снижает давление (на которое, к слову, он и без напитка никогда не жаловался).

Андрон, совершенно погрязший в своей безнадежно неисправной боевой технике, дневал и ночевал на службе, видел отца урывками, но само осознание того факта, что отец рядом и ждет его, в значительной мере укрепляло его слегка пошатнувшийся боевой дух.

Неделя минула быстро. Петрович, взяв в дорогу трехлитровую баночку винца, уехал в родные веси, а Андрон загрустил пуще прежнего. Так всегда бывает в жизни: чем радостнее встреча, тем горше расставание. И совсем были бы плохи андроновы дела в этот промозглый уныло–серый арцизский конец ноября 1987 года, если бы не одно вроде бы чисто бытовое событие, которое, тем не менее, оказало самое существенное влияние на всю его дальнейшую бессарабскую жизнь — приятели–сослуживцы пригласили Андрона перебраться к ним в офицерскую «общагу»…

* Продолжение. Начало в №№ 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11