Иду на «Свет»
Юрий Семченков
Личный опыт
Начинать публикации в рубрике под условным названием «Личный опыт» выпало мне. О чем будут эти заметки? А вот о чем. Коллектив нашей редакции разновозрастной, индивидуально характерный и, подозреваю, в чем–то даже интернациональный. Как все эти люди собрались под одной редакционной крышей? Что толкнуло их на неблагодарный, возвышенный, сомнительный, прекрасный (нужное подчеркнуть) путь журналиста? Оставляя за границами повествований моральные и духовно–этические посылы этого шага, каждый из нас расскажет о том или ином месте своей работы. Дабы, перефразируя Петра I, жизненный путь каждого виден был. Надеюсь, это будет интересно для всех, познавательно для молодежи и ностальгически–волнительно для читателей старших поколений.
Я расскажу о первом опыте. Мой трудовой путь начался в 1989 году. Я оканчивал смоленский филиал МЭИ и перед выбором своего будущего места работы стоял ровно несколько минут. Многие помнят (а тем, кто не помнит или не знает, сообщу), что в те годы существовала система государственного распределения выпускников высших учебных заведений. Выглядело это примерно так. За некоторое время до написания дипломного проекта составлялись списки выпускников каждой вузовской специальности. В соответствии с учебными успехами и заслугами в общественной жизни студенты выстраивались в рейтинговые списки. На нашей специальности «Промышленная электроника», если мне не изменяет память, было семьдесят три человека. И ровно семьдесят три места работы было приготовлено для молодых специалистов–электронщиков.
Процедура была проста и понятна. Первый в списке выбирал из всех предоставленных вариантов, следующие — из оставшихся, последнему доставалось последнее без вариантов. Осчастливить нас работой стремились многие. Среди мест, приглашавших смоленских инженеров, были Москва и Рига, Вильнюс, Чехов и Ленинград. И, конечно, родной Смоленск. Только конструкторское бюро «Меркурий» требовало тридцать пять человек сразу и немедленно. Самым экзотическим из предлагавшихся мест была Колюбакинская игольная фабрика. Самый, между прочим, на тот момент крупнейший в мире (!) производитель иголок и рыболовных крючков. Вот повезло кому–то.
Меня судьба забросила на смоленский электроламповый завод. Почему я тогда выбрал именно это предприятие, не знаю до сих пор. Может быть, убедительными показались мне аргументы представителя завода, рассказавшего, что именно сейчас там начнется монтаж нового импортного оборудования, доселе невиданного в Советском Союзе. И без меня, конечно, ни монтаж, ни дальнейшее обслуживание венгерских технологических линий просто невозможны. Поскольку на кону стояла судьба одного из ведущих на тот момент предприятий региона, я дал согласие.
Через некоторое время, за несколько месяцев до начала работы, приехал на завод осмотреться и познакомиться с будущими коллегами. В административном здании и помещениях инженерно–технических отделом меня ничего не спугнуло, но стоило зайти в сборочный цех, в нос ударил резкий, буквально сбивающий с ног запах химии. На контрасте со свежим морозным воздухом на улице помещение цеха напоминало душегубку. Так, по крайней мере, я себе ее представлял. Заметив мое ошеломленное выражение лица, сопровождающий сотрудник спокойно пояснил, что это, мол, бутилацетат (или что там было?), ничего страшного, привыкнешь и даже замечать не будешь. Надо сказать, позднее так и случилось, но не сразу. А тогда я вышел с завода с твердым решением никогда больше туда не возвращаться. Но… Времена были строгие, министерство уже утвердило подписанное мной собственноручно согласие на распределение — обратной дороги не было.
Несколько первых месяцев я работал инженером–программистом. Сто пятнадцать рублей чистыми.
Заводской вычислительный комплекс занимал целый зал. Посвященные поймут, о чем я: перфокарты, огромные магнитные диски, шкафы с сотнями электронных плат. Думаю, что вся аппаратная мощь тогдашнего отдела АСУП сейчас уместилась бы в корпусе смартфона среднего класса. Пока я что–то там программировал в отделе, бригада венгерских специалистов устанавливала и налаживала новейшие линии по производству люминесцентных ламп. Живые иностранцы в те годы, по–русски почти не разговаривают, ходят в красивых одинаковых ярких комбинезонах — романтика, одним словом. И стал я проситься поработать с венграми. Но на тот момент инженерных вакансий для работы на линиях не было. Тогда был предпринят оригинальный, многих на заводе удививший, маневр. Я уговаривал руководство перевести меня в наладчики, то есть, из инженеров в рабочие. Казалось бы, благородный порыв должен быть безусловно поддержан, а оказалось, что этот переход категорически невозможен, поскольку «не для того тебя государство шесть лет учило, чтобы ты…» И только длинное жалостливое письмо директора завода в адрес министерства среднего машиностроения о том, что без перевода одного совершенно ненужного предприятию программиста на должность абсолютно необходимого наладчика завод можно закрывать, решило исход этой эпопеи.
В министерстве люди оказались понимающие, и я получил запись в трудовой книжке: наладчик чего–то там. Зарплата триста пятьдесят рублей. 1989 год. Смоленский электроламповый завод. Таким образом, за один день моя зарплата увеличилась в три раза. С нескрываемым удовлетворением вспомнив слова основателя марксизма о том, что пролетариату нечего терять, кроме своих цепей, я приступил к новой работе.
В заводской столовой можно было прекрасно пообедать на сорок копеек. На семьдесят ты уже шиковал, на рубль — бессовестно кутил.
В конце восьмидесятых и самом начале девяностых времена были парадоксальные. Еще сохранялись остатки социалистической роскоши, но в тот же момент приходила эпоха Великого Бартера. Лампы дневного света были в страшном дефиците, как, впрочем, и большинство других товаров. Продукция завода была расписана по потребителям на много месяцев вперед. А что прикажите делать АвтоВАЗу, например, если он задыхается без люминесцентных смоленских ламп? Правильно. Отгружать сюда, к нам, на ламповый завод автомобили. И тогда несколько бригад несколько недель подряд остаются во внеурочное время, в третью ночную смену, и спасают автомобилестроителей от мрака и тьмы, изготавливая по их просьбе несколько сотен тысяч ламп. Естественно, получая из Тольятти несколько десятков автомобилей. Не даром, разумеется, а приобретая право без очереди купить авто по заводской цене. Попасть в «бартерные» автомобильные бригады было великим счастьем.
Возвращаясь к бутилацетату. Действительно, все принюхались и привыкли. Но самой главной страшилкой среди новичков, пришедших на завод, была, конечно, ртуть. Еще бы, просто так доплаты за вредность не дают. Не могу оценивать тогдашнее экологическое состояние производства, не компетентен. Как акын, могу пропеть о том, что видел. У всех моих женатых товарищей, тех, кто носил обручальные кольца и работал в сборочном цеху, через некоторое время золото поменяло цвет с привычного желтого на белый. Вступило в реакцию с ртутью. А так мы эту вредность не чувствовали. Не чувствовали…. Не чувст…
Отработал я на ламповом заводе два года. А нужно было три. Времена очень резко изменились, и хватка у многих ослабла, в том числе и в министерстве. В 1991 году я ушел на вольные хлеба.
Другие материалы: