Первый день моего последнего дня
Евгений Ванифатов
Личный опыт
Понять бы, кто кого выбирает: человек работу или наоборот. Хорошо, если с пеленок тверд, как сыр, в стремлении стать космонавтом или пожарным, доктором или парикмахером, да кем угодно. А если нет?
В раннем детстве я мечтал стать писателем. И больше никем. В один прекрасный день переписал полстраницы из детской книги и показал бабушке, дескать, сам сочинил. (Помню, там была такая строка: «Мы шли по берегу реки и пели «Тра–ра–ра».)
Бабушка, конечно, обрадовалась, но вряд ли подумала: «Ишь ты, писатель растет!»
Дасаев и не дасаев
Начальная и средняя школа не внесли в видение будущего никаких существенных корректив: очарованный Бредбери и Азимовым пробовал писать дурацкие фантастические рассказы. Никакая полезная для общества работа не привлекала.
Ах да, был еще спорт. Футбол. Мечтал стоять в воротах. Наклеивал кусочки шипованных накладок от ракеток для пинг–понга на мамины демисезонные перчатки. Но мечта о большом спорте жила внутри каждого из нас. Всеобще, обыденно. Короче, не в счет. Да и закат футбольной карьеры произошел быстро: «захромала» успеваемость, и родители в один день «прикрыли» тренировки на стадионе физинститута. Вдобавок я с ужасом узнал, что легендарная фамилия Дасаев — никакая не превосходная степень качественного прилагательного, характеризующего высшую ступень профессионализма (прежде думал, вот повезло человеку: и фамилия Дасаев, и сам — дасаев).
Какое–то время спустя, перечитывая свои рассказы, я понял, что и писатель из меня тоже никакой не дасаев…
В седьмом классе зачем–то поступил в математический класс реинкарнированной гимназии имени Пржевальского. Ну и попробуйте угадать, в какой из вузов были поданы документы по окончании школы? Конечно, в «Энерго» — институт, до последнего исправно поставляющий лучшие кадры на должность губернатора Смоленской области.
Стеллажи, I Love You Baby
Первый шоковый опыт работы в реальном секторе экономики пришелся на лето 1996 года. Сдав экзамены и «выдохнув» интегралами в жаркий воздух, прикинул, что неплохо бы обзавестись несколькими сотнями собственных рублей. Подруга матери, работавшая на полиграфкомбинате, без лишних слов посодействовала месячному трудоустройству.
По ту сторону высокого заводского забора я именовался переплетчиком и целую смену (иногда полторы) стоял перед ужасающего вида агрегатом, к которому на каре подвозили стеллажи с пачками книжной продукции, запакованной в бумагу.
Задача переплетчика на первый взгляд была проста: брать пачку за пачкой, дважды нажимать ногой на педаль (первый раз пачка перевязывалась пластиковой хреновиной в длину, второй — в ширину), после чего определять их, полностью перевязанные, на второй стеллаж, который по степени наполнения забирал тот же карщик. В стеллаже помещалось сто пачек, и за смену я успевал переплести, если не ошибаюсь, от двенадцати до шестнадцати стеллажей. Это было нелегко, и сил уходило немало.
По своей природе я человек среднего уровня коммуникабельности. В первые дни работы, признаюсь, было странное желание задружиться с коллегами–переплетчиками (жившими неподалеку в общежитии комбината), однако наутро после аванса они пришли с расквашенными физиономиями, и я сразу понял, что корпоративность — не мое…
Тем летом радиостанции радостно ротировали поп–композицию под названием «Миражи». «Ми–ра–жи — это наша жизнь», — пела девушка. «I Love You Baby», — вторил ей парень. В моей транскрипции выходило иначе: «Стеллажи, I Love You Baby». И так — день за днем, смена за сменой.
Завершив трудовой будний, около трех пополудни я выходил из проходной и включал в плеере очень жесткий альбом Трента Резнора «Broken».
«This is the first day of my last day», — проникал в уши знакомый голос.
«Что за чушь, что за словосочетание такое: первый день моего последнего дня, что бы оно значило?» — в который раз думал я, пешком чеша на Блонье, общаться с приятелями и клеить девчонок.
На Блонье, однако, поджидало небольшое (хотя, чего лукавить — большое!) разочарование: самый клев девчонок приходился на закат, а в это время всем переплетчикам был категорически показан здоровый сон. Напомню, первая смена на полиграфкомбинате начиналась почти тогда, когда иные сверстники, пошатываясь от алкоголя и усталости, только возвращались из «Орфея».
Заводской опыт пополнил личный бюджет на шестьсот рублей. Этого было как раз достаточно, чтобы приобрести высокие ботинки Dr.Martens ярко–красного цвета — визг молодежной моды середины девяностых. Наверное, когда родители узнали, на что сын потратил месячную зарплату, тяжело вздохнули.
Я же, напротив, выдохнул и дал зарок, что больше ни одного дня в жизни не проработаю на конвейере.
Каста черных воротничков
Следующий «лучший кадр» трудовой деятельности, о котором стоит упомянуть, связан с профессией коробейника, или дистрибьютора, как сегодня принято говорить. Или, что правдивее, впаривателя–распространителя.
Куда веселее, чем упаковывать учебники, не правда ли?
По иронии судьбы я пополнил небольшой, но крайне уверенный в себе коллектив компании–распространителя… книжной продукции. Так сказать, вырос от переплетчика до продавца.
Дистрибьюторы — ребята ушлые, в их объявлениях вы не найдете никакой конкретики, что за работа. Одни общие слова, приятные бездельнику: несложная работа с документацией, настройка оборудования и т.п.
Записываешься на собеседование, и в скромненьком офисе тебя приветствует сам шеф компании, искрометный шутник, обрисовывающий неслыханные перспективы.
На практике будни «книжного» дистрибьютора выглядели куда прозаичнее. Я приезжал в офис немногим позже начала первой заводской смены, и до планерки мы с товарищами «разминались», отрабатывая друг на друге простейшие психологические приемы общения. Далее — планерка: с играми, шутками. Для поднятия морального духа. А после каждый получал на складе номенклатуру книжной продукции и топал «в поле».
Ментально это куда тяжелее, чем «Стеллажи, I Love You Baby», при продуктивной работе к вечеру воротничок сорочки становился почти черным. (Кстати, новички не подозревали, что по сорочке можно было мгновенно определить: пахал человек «в поле» или сачковал: «Блин, провел двадцать спичей, ну не берут люди — одним неинтересно, у других денег нет».)
Вечером запыхавшихся дистрибьюторов поджидал разбор полетов и коррекционные тренинги. Из офиса мы выходили не раньше семи и… направлялись к ближайшему бару, уже неформально обсудить нюансы дня и потратить на пиво с чипсами честно заработанные языком и потом гроши.
Одно бесспорно: такая работа напрочь сбивает все барьеры общения, и ты можешь запросто заговорить с любым незнакомым человеком в любой ситуации. Поэтому я двумя руками за то, чтобы студентов журфака в обязательном порядке отправляли летом на практику в подобные дистрибьюторские компании — учиться общению с людьми. Не на день, и не на два. Минимум на месяц.
P.S. Журналисту, как и дистрибьютору, приходится много думать. Это правда. Мыслительный процесс лежит в основе метаболизма наших культурологических систем. Я вот иногда тоже задумываюсь, пытаясь вспомнить: когда же перестал думать о том, кем быть? Когда закончилось то время, где веришь в собственную исключительность и благосклонность будущего?.. И кем я в итоге стал? И если кто–нибудь спросит, как я хочу провести первый день своего последнего дня, что я отвечу? Редактируя журнал?
Уж точно нет.
Так кто кого выбирает: человек работу или наоборот?
Другие материалы: