Ламбада и другие «символы эпохи»
Юлия Скобелева
Главная тема
Ты помнишь ламбаду? Конечно, помнишь! Как же, песня номер один нашего детства. И я помню. Хотя многое затерялось в моей голове как ежик в тумане, но — пекло городского лета, пыльный подорожник во дворе, старые дома, два, прячущие нас от шума улицы Кирова… Все остальные дома в глубине этого двора были «хрущевками». В них не было ни капли той чуть жутковатой романтики, которую я сейчас так люблю в сталинских домах. Зато в них были низкие потолки — рассадник клаустрофобии; совмещенные санузлы — только плюхнешься в ванну с сугробом шампуневой пены (пены для ванн не было тогда, только ламбада была… вместо нее… вместо всего),
На этом балконе, выходящем на прохладную и шумную Кирова, мы развлекались тем, что брызгали на прохожих водой. Или роняли на химически отбеленную и превращенную в букет соломы прическу (помнишь эту моду?)
Помнишь этих Барби? Условных, с негнущимися
Еще одна моя тогдашняя лучшая подруга Таня жила как раз в старом доме — не в «сталинке», правда, но вполне достойном. В нем было два этажа и деревянная лестница, на которой пахло нагретой пылью. Дверь в Танину квартиру вечно была нараспашку. Еще была детская площадка с унылой чахлой травкой, на которой паслись каменные звери, и мы лазали по ним как бандерлоги по развалинам своего Холодного города. Хотя огороженный дырявой решеткой загончик для сушки белья был нам ближе. Особенно если на решетке висели ковры и нас не было видно (вот люди: вешать пыльные ковры рядом с чистым бельем, а?). Рядом была песочница, а по соседству с песочницей — помойка. Последняя,
Да, я совсем забыла — загончик с лопухами и песочницу разъединял заасфальтированный огрызок. На котором мы танцевали ламбаду, взбрыкивая ногами как жеребята и волнообразно размахивая руками. У всех тогда были джинсовые юбки в два яруса с белыми оборочками и маленькой шнуровкой на животе. Нижний юбочный ярус мы
Я уверена до сих пор и свято, что для всех, кто помнит начало девяностых, ламбада
Ясное дело, я чемпионом по ламбаде не была ни разу.
Неподалеку от нашего двора — рынок. Ни черта на этом рынке не было. То есть, может там что и было, но в моей памяти это
А по всему городу были расклеены листовки «Белого братства», и на них еврейка с Украины в белой хламиде замахивалась посохом на прохожих. Даже на этих
Дедушкин брат Виктор и его жена к моменту моего появления на свет давно развелись. А у них в доме был культ Толстого с его тридцатитомным собранием сочинений вместо иконостаса. И своего сына, маминого двоюродного брата, они назвали Львом. И еще они были верующими, не так, как нынче, а
Дядя Виктор, промаявшись в грешном мире, ушел… ушел в монастырь, в Оптину пустынь. Его бывшая жена ударилась в
Для меня девяносто первый год — ламбада. А для мальчиков, вернувшихся из Афганистана, это десяток убитых чужих смуглых людей и сотня своих, отправленных на проклятую родину в «черном тюльпане», и потрясающая новость, что страны, для которой они убивали и умирали, больше нет? Нет, и точка.
А для десятиклассницы, взахлеб смотревшей «Интердевочку»? Прекрасный, реалистичный фильм…
Кстати, о нем, о прекрасном и реалистичном кино самого начала девяностых. Во всех фильмах тогдашних — «Интердевочке», «Акселератке», «Аварии — дочери мента», «Дне любви» — обязательно
Странно, но сейчас мне кажется, что даже я ощущала то, что витало в воздухе. Страх, доходящая до истерики эйфория и ожидание. Вот еще
Бурлящее ожидание, капли страха, придающие легкий горьковатый холодок и пышная шапка эйфории — коктейль «1991 год». Наверное. Я ведь
