Жар холодных чисел Сергея Ермоловского

Но это впереди, а сегодня мы беседуем с Сергеем Ермоловским, учителем математики школы–интерната среднего (полного) общего образования с углубленным изучением отдельных предметов имени Кирилла и Мефодия. Попытаемся узнать, как было принято говорить, «секреты педагогического мастерства» и тайну, почему именно его ученики так успешно проходят всевозможные математические испытания и экзамены.

— Сергей, математика — это самая главная наука из всех существующих?

— Наверное, нет. И, пожалуй, далеко не каждому в жизни математика может пригодиться. Детям я зачастую говорю: «Ребята, если вы не собираетесь связывать с математикой свою дальнейшую жизнь, то, скорее всего, она вам пригодится на уровне пятого класса, чтобы сдачу в магазине посчитать и скидку на новый костюм». Потому что математика — вещь достаточно серьезная и в повседневной жизни встречается, действительно, на самом примитивном практическом уровне.

— А как же все знаменитые высказывания известных людей о том, что математика структурирует мозги, что все остальное без математики не имеет смысла, что только она и позволяет изучать все остальные предметы?

— Безусловно, математика очень сильно формирует логическое мышление. Часто сталкиваешься с тем, что ребята физматовцы, которые неплохо соображают в математике, и в других предметах достаточно успешны. Даже учителя русского языка говорят, что с физматовцами работать легко и просто — по полочкам раскладываешь, и у них легко все укладывается, все взаимосвязи сразу выстраиваются.

— Современные дети больше гуманитарии или больше технари? С одной стороны, наблюдается засилье компьютеров и всевозможных гаджетов, а с другой, есть мнение, что последнее время сама жизнь толкает людей в сторону гуманитарного развития.

— Я, пожалуй, однозначно не могу сказать, что кого–то больше, кого–то меньше. Все дети разные, кому–то ближе гуманитарные науки, филологические, языки, кому–то — физика с математикой.

— Учебное заведение, в котором вы сейчас работаете, всегда стояло несколько особняком. Насколько помню, в него всегда было трудно поступить на учебу, но зато выпускникам почти гарантировались высокие результаты и перспективы. Сохраняется ли эта традиция сегодня? Вы считаете, что вам повезло работать именно в этом учебном заведении?

— Знаете, традиции сохраняются. Дело в том, что я сам окончил педагогический лицей в 2004 году…

— Вы в физико–математическом классе учились?

— Да, как раз в физматклассе учился, поэтому, в общем–то, и меня знали учителя и администрация школы, и я знал тоже, куда иду. Поэтому я пришел и просто сказал Ольге Сергеевне Гильденковой, тогда она была директором: «Я хочу у вас работать».

— Это случилось по окончанию института?

— Нет, я еще в начале третьего курса пришел. Сначала дали небольшую, скажем так, подработку, потом — постепенно, постепенно. И нет, не жалею. Очень рад, очень доволен, потому что, действительно, с детьми интересно работать.

— На третьем курсе вы уже были уверены, что станете учителем, а не «соскочите» после физмата на госслужбу, например, или в экономику?

— Конечно, на третьем курсе, когда пришел в лицей, то рассматривал эту работу исключительно как подработку, временное явление, и не загадывал ничего на будущее. Но как–то оказалось, что затянула профессия — сначала преподавал информатику, потом математику, потом дали классное руководство. Одно за другое, и сейчас я как–то не очень хорошо себя представляю в какой–то другой области, нежели как в образовании.

— Вы же сравнительно молодой человек, вам сколько лет: двадцать три — двадцать четыре?

— Я уже старый, мне двадцать шесть.

— То есть, классному руководителю двадцать шесть, а его подопечным семнадцать — восемнадцать, или вы в младших классах руководите?

— Нет, вот в этом году как раз одиннадцатый класс выпустил.

— Какая–то специфика общения определяется возрастом?

— Наверное, определяется. Дети меня, скорее всего, по–другому несколько воспринимают.

— Вам легче или труднее?

— Я не знаю, легче мне или труднее, потому что не могу почувствовать себя в шкуре другого преподавателя. Мне легко.

— У вас нет этой ностальгической пропасти, когда говорят: «вот в наше время…», потому что ваше время и нынешнее не так далеки друг от друга?

— Вы знаете, иногда проскакивает, что в наше время небо было голубее, а трава зеленее, но исключительно маленькими моментиками. Наверное, это мы меняемся. Не люди становятся хуже, которые за нами идут, а просто мы сами становимся другими.

— Давайте поговорим на тему, которую сейчас нельзя обойти в разговоре с любым учителем, о притче во языцех, о ЕГЭ нашем пресловутом. Каково ваше личное к нему отношение, тем более что математика входит в ряд обязательных для сдачи предметов?

— Отношение очень двоякое. С одной стороны, задумка и идея очень хорошие. Действительно, детям из регионов, тем более из глубинки, стало гораздо проще поступить в престижные элитные вузы Москвы или Питера. А с другой стороны, сама процедура построения этого экзамена, процедура его организации, процедура подбора заданий, по крайней мере, по математике, несколько меня смущают что ли. При желании сдать экзамен по математике на 60 баллов (а 60 баллов считаются нашими великими составителями уже чуть ли не уровнем хорошего провинциального технического вуза) не составляет труда, учитывая, что средний балл в этом году был по России, если я не ошибаюсь, 39 баллов по математике, то есть достаточно низкий. Можно сделать вывод, что, наверное, все не очень хорошо. Многие перекладывают ответственность за это на учителей, мол, плохо готовят, плохие учебные программы. В министерстве пересматривают и совершенствуют методы и средства. Не то совершенствуют, на мой взгляд.

— А в какую сторону, по вашему мнению, нужно уходить? Нам в редакции как–то случайно попались на глаза задания из реального варианта ЕГЭ по математике. «У вас в кармане 28 рублей, йогурт стоит 5 рублей. Сколько йогуртов вы можете купить?» Я не утрирую, это реальное задание для одиннадцатиклассника.

— Это задание еще не самое простое, есть еще одно попроще. И заданий такого уровня порядка пяти штук. А чтобы сдать экзамен, достаточно решить три таких задания. Вот в этом году, например, три задания про йогурты решил — все, молодец, ты сдал математику.

— Это профанация какая–то, мне кажется?

— Да, но что самое интересное — многие не сдают, даже такие элементарные вещи не делают.

— Ну, все люди разные, некоторые просто не любят йогурты. Скажите, сейчас подготовка по математике вся заточена только на сдачу этих тестов?

— Во многом, и речь касается не только математики, все образование, к огромнейшему сожалению, направлено на ЕГЭ. Что касается меня, то да, во второй половине десятого класса, начиная с февраля–марта, мы целенаправленно готовимся к ЕГЭ, решаем тесты, задания. Но я не могу сказать, что готовлю людей только к ЕГЭ, потому что, во–первых, помимо единого госэкзамена, существуют и другие способы поступления в вузы, например, предметные вузовские олимпиады. Поэтому с восьмого класса и по одиннадцатый учишь детей именно математике. Безусловно, математика и ЕГЭ по математике — это не то чтобы совсем разные вещи, но вещи несколько отличающиеся. ЕГЭ по математике гораздо уже, чем сама наука математика.

— А что делать тем, кого я условно называю «монстры»? Есть почти в каждом классе «монстры математики», им нужно давать решать много сложного, иначе они потеряют интерес и бросят занятия, не решать же им про йогурты.

— Во–первых, дифференцируешь свой подход в зависимости от класса, и если ты работаешь в физмате, то сразу задаешь уровень чуть выше среднего для всего класса. Почему? Потому что даже слабые ученики, смотря на уровень своих одноклассников, подтягиваются в какой–то степени. Кто–то подтягивается очень сильно, кто–то — чуть меньше, но общий прогресс заметен. А что касается уникумов, талантов, то с ними занимаешься, безусловно, дополнительно. Во время уроков пытаешься дать им какие–то более сложные задания, и после уроков мы проводим подготовку к всероссийским олимпиадам, занимаемся в заочной физико–технической школе, решаем достаточно сложные задания. Знаете, в одиннадцатом классе бывает, что уже не ты детям приносишь задания, а наоборот, дети тебе приносят задания и спрашивают: «Сергей Александрович, как это решается?»

— Бывает так, что Сергей Александрович смотрит на задание и говорит, что я вам завтра отвечу, а сам всю ночь сидит с карандашом или ищет помощь в интернете?

— Бывает и так. Иногда случаются такие ситуации, что ученик спрашивает, как решается, ты решаешь вечер, решаешь утро и не можешь решить, а он к тебе приходит: «Сергей Александрович, я решил!» И у тебя такое удовольствие, так здорово, такая гордость. Ребята, да вы в чем–то переросли меня. И, действительно, к концу одиннадцатого класса чувствуешь иногда, что дети тебя перерастают, и я этого нисколько не боюсь, я этому рад, потому что это здорово, когда дети становятся сильнее тебя и уже могут чему–то научить и показать тебе какие–то методы и приемы.

— Многие из ваших товарищей по университетскому выпуску пошли в педагогику?

— Из шестидесяти человек, если примерно семеро ушли в образование, то это хорошо. Чаще потом было второе высшее, обычно экономическое, и дальнейшая работа по этому новому направлению.

— Не буду пытать вас о зарплате, но мне кажется, что сейчас маленькая зарплата учителей перестала быть значимым аргументом в сложившейся ситуации. На мой взгляд, в последние годы с зарплатами учителей все не так плачевно. Почему тогда выпускники педагогических специальностей не идут работать в образование?

— Мне кажется, есть две причины. Первая — престиж профессии. Он как был в девяностые годы потерян и опущен, так и остается достаточно низким, хотя, на мой взгляд, ситуация в этом плане несколько выравнивается. Все больше уважения к учителям, тем более, к хорошим учителям.

Во–вторых, что касается зарплаты. Я немного с вами не соглашусь. Действительно, средняя зарплата учителя растет, я на свою зарплату пожаловаться не могу, но, к сожалению, зачастую она растет не за счет повышения оклада, а за счет увеличения нагрузки. Поэтому, чтобы получать эти действительно неплохие деньги, приходится работать с полдевятого утра до девяти–десяти вечера с учетом подготовок, проверок тетрадей, дополнительных занятий и так далее. Не каждый к этому готов, не каждый готов работать, например, по выходным. Приходишь домой, а дома тетрадки, дома подготовка к следующим занятиям, дома дети, которые пишут тебе в социальных сетях: «Сергей Александрович, а завтра у нас первым уроком математика или физика?»

— Да, сейчас же вас могут доставать круглосуточно через социальные сети.

— Бывает такое очень часто, и мне это даже удобно в некоторой степени.

— Имея аккаунт в соцсетях, вы сами как бы идете навстречу этим контактам.

— Безусловно, и даже в какой–то степени это общение провоцирую, группы тематические создаю.

— Вы можете ожидать в интернете вопросы не по математике? Условно говоря, «…вчера поругалась с мальчиком, что посоветуете…»

— Бывает, к тому же сам часто видишь, если что–то не так, задаешь вопрос: «Что случилось?»

— Прислушиваются к советам?

— Сложно сказать.

— Как вы думаете, скоро от нас окончательно уйдут все бумажные атрибуты учебы: тетради, книги, дневники, и мы окончательно перейдем на гаджеты?

— Я думаю, что традиционные носители будут радовать нас еще очень долго. Например, лет пять–семь назад был бум моды на интерактивные доски. Все школы их закупали как передовое средство обучения. Собственно, прошло всего пять лет, и не то, чтобы о них забыли, но поняли, что какие–то преимущества они, безусловно, дают, но решающую роль по–прежнему играет личность учителя. И никакие суперсовременные гаджеты учителя не заменят. У нас Владимир Евгеньевич Кучеров, знаменитый математик, кроме как мелом, доской и еще наглядными пособиями ничем не пользуется, никакие передовые средства не использует…

— Это вы сейчас «сдали» непрогрессивного старшего товарища? Шучу, конечно.

— Нет, просто хочу сказать, что, не используя этих продвинутых технологий, можно добиваться очень солидных результатов. Технические средства — это, конечно, здорово. Доски, планшеты, электронные книги. Сам пользуюсь электронными книгами, и мне гораздо удобнее на одном планшете иметь целый сборник этих книг, нежели таскать с собой их бумажные варианты. Но целиком вытеснить — это вряд ли. Какого–то электронного бума не стоит ждать. Поняло бы это наше правительство, а то у нас загружают школы компьютерами, приспособлениями различными, надо отдать должное, материально–техническая база очень сильно улучшилась, но вот работать на этой базе часто некому.

— Если бы вы стали ненадолго министром образования, какие первоочередные решения приняли бы с условием, что они обязательно будут исполнены?

— Самое главное — повысить мотивацию учителей для работы в этой профессии.

— То есть, все–таки зарплата?

— По сути, да. На мой взгляд, кадры решают все, и если учитель не заинтересован в своей работе, то он не будет хорошо работать.

— Я понимаю, о чем вы говорите, и все, думаю, понимают. Но объясните мне, пожалуйста, одну вещь. Вы говорите, что если зарплата будет выше, то учитель будет работать лучше. Это как? За маленькую зарплату он будет недоговаривать что–то? Он будет злее и нетерпимее? Будет скрывать какие–то знания? За пять тысяч зарплаты вы получите вот столько знаний, а за тридцать — вот столько?

— Несколько не так. Любой человек нуждается в развитии, в том числе и учитель. Он обязан, именно обязан, развиваться сам, чтобы потом развивать своих детей. И если у учителя есть на это время, он развивается, если у учителя нет на это времени, то он где–то, наверное, может схалтурить. Конечно, ты все, что должен, рассказываешь детям, но рассказать тоже можно по–разному. Можно один урок готовить три часа, и он у тебя пройдет шикарно, с разными методами, способами, и детям будет интересно, а можно прийти на урок и сказать: «Дети, открываем книжку, параграф номер пять, с такой–то по такую–то страницу читаем, будут вопросы — обращайтесь». Вообще–то, и там и там ты свои обязанности выполняешь, потому что есть разные методы работы, разные методы преподавания.

— Не люблю эти сексистские вопросы, но задам. Мужчин по–прежнему мало в школах? Вы, трудовик и физрук?

— У нас в школе много учителей мужчин, и даже достаточно много молодежи, что не может не радовать, есть ребята и чуть постарше меня, и чуть помладше, и с физмата, и с филфака, с разных факультетов к нам приходят.

— Как вы считаете, путь ранней специализации школьников оправдан или наоборот ведет в тупик? Те, кто хочет поступить, скажем, в медицинский институт, сознательно направляют свои усилия на химию и биологию и «забивают» на физику и математику, правильно ли это?

— Мне кажется, тут ключевой момент, когда именно, как вы выражаетесь, «забить». Можно это сделать в пятом классе, а можно — в конце одиннадцатого. Должна быть какая–то золотая середина. Я к этому отношусь достаточно лояльно. Когда я преподавал информатику, то отчетливо понимал, например, что она не всем нужна, и порой закрывал глаза на то, что не всегда порой все добросовестно выполняется, понимал, это может действительно излишне детям. Но если глаза учителя начинают закрываться раньше, на мой взгляд, это неправильно, потому что какие–то основы должны быть. Если человек не знает, где находятся Карибские острова и путает Австрию с Австралией — это не очень хорошо.

— Примечательно, что очень часто жизнь показывает, что те, кто в школе не знал, где находятся Карибские острова, на них потом, в основном, и отдыхают. А те, кто корпел над учебниками, там никогда в жизни и не побывают. Но мы не об этом. Должна ли школа сохранять в наше жесткое рациональное время воспитательные функции или должна переходить только на утилитарное обеспечение знаниями? Возможно ли вообще воспитать человека, или он рождается уже с неизменным набором качеств и черт характера?

— Конечно, возможно, более того, современные тенденции говорят о том, что школа обязана далеко не только учить, но и даже больше воспитывать, социализировать личность. Мне сложно сравнивать, как это было раньше и как стало, потому что у меня не такой большой педагогический опыт, но сейчас у меня внеучебная работа — это огромная составляющая моей деятельности, едва ли чуть–чуть меньше, чем работа учебная. Постоянно устраиваешь какие–то мероприятия, куда–то с детьми выходишь, проводишь с ними время, чему–то учишь, скажем так, в жизненном плане, а не в плане математики. Это все остается. По крайней мере, у нас в школе.

— Результаты ЕГЭ ваших учеников выше, чем средние по области и по стране. Приоткройте нам секрет этого.

— Какой сложный вопрос. Мне кажется, очень важную роль играет заинтересованность учителя в результатах ученика. Если учитель заинтересован в том, чтобы его ученики достигли успеха, неважно в чем, в сдаче экзаменов или на олимпиадах, то результат будет. Безусловно, не каждый ребенок может написать ЕГЭ на 100 баллов, что греха таить, но для кого–то победа — это 100 баллов, а для кого–то даже 50 баллов. Поэтому главное — быть уверенным в том, что ты все делаешь правильно, верить в своих детей и отдаваться полностью своей профессии. И очень сильно хотеть, чтобы у твоих детей все было хорошо. Наверное, так.