Лет этак тридцать пять тому назад «Песню о Смоленске» школьники разучивали на уроках музыки. Сейчас в школах уроков музыки, кажется, уже нет, но уверен, что каждый смолянин без труда вспомнит, а кто-то даже напоет: «Все холмы да холмы, словно шлемы солдат…» Знакомо? Пожалуй, это самая известная песня о нашем городе. Музыку к ней написал Николай Писаренко — композитор, певец, педагог, заслуженный деятель искусств России. Разговор с ним получился непростым, иначе, впрочем, и быть не могло — слишком близко к сердцу принимает он проблемы своей страны, своего города, своего народа.

— Николай Егорович, правда, что вы родом из казаков?

— Было на Ставропольщине село Петровское, ныне город Светлоград. Так вот там первым поселенцем стал Петр Писаренко по прозвищу Куцый, писарь запорожской Сечи. А Куцым его прозвали потому, что у него было отрезано одно ухо. Потерял в боях то ли с поляками, то ли с татарами. Это мой предок. Я изучал и знаю свою родословную. Мне дед много рассказывал про историю нашей семьи, показывал места, где наш род начинался. Водил меня, еще совсем мальчишку, на гору, где жил тот самый Петр Писаренко, в сад, который он высаживал. Я и сам чувствую, что генетически все это глубоко сидит во мне.

— Казаки испокон веков поющие. Легко музыке обучались?

— Когда я поступал в музыкальное училище, то выдержал конкурс в сорок человек на одно место. Отбирали самых-самых. А учиться всегда трудно. Особенно музыке. Особенно, если ты приходишь и, глядя на фортепиано, спрашиваешь, что это за черный ящик.

— У вас именно так было?

— Естественно, я же его ни разу до этого момента не видел. Музыкальных школ не было…

— Как же вы пошли сразу в училище?

— Я владел голосом и баяном. С младенческих лет играл на губной гармошке, ее мне подарил немец Ганс, который во время оккупации стоял у нас в доме, потом на гармошке и баяне. Правда, из классической музыки к моменту поступления я знал только полонез Огинского, вальс «Амурские волны» и по патефонным пластинкам был знаком с некоторыми романсами, которые пели Лемешев и Козловский. Но уже тогда я сочинил одну из первых своих песен на стихи Исаковского. «Где ты, лето знойное…» Композиторский путь мой начался в 1953 году.

— На стихи смолянина? Мистика какая-то.

— Да, сам себя «приговорил» к Смоленщине. А тогда поступил в Ставрополе на вокальное отделение музыкального училища, потом в Казанскую консерваторию. Какие педагоги у нас были! Я, например, учился у доцента Тартакова, сына великого певца ИоакимаТартакова, ученика знаменитого Камилло Эверарди. Мой педагог Николай Павлович Крупин учился у Екатерины Георгиевны Ковельковой, выдающейся оперной певицы, выступавшей с Шаляпиным и Собиновым, людьми из зала славы русского вокального искусства. Через эти связи мы постигали секреты музыкального искусства. Подходы к обучению были совершенно иными, чем сейчас. Скажем, мы не могли, просто не имели права, пропустить концерт какого-нибудь известного гастролера. Можно было не прийти на урок, но присутствие на концертах было обязательным. Это был закон. Педагоги добились, чтобы на все филармонические концерты и в театр мы ходили бесплатно, по студенческому билету. Серьезная классическая русская вокальная школа. Поэтому мне уже много лет, а я еще поющий.

— Сейчас по-другому учат?

— Не в этом дело. Сейчас подход совсем другой к музыке, другое отношение. То, чем гордилась наша страна, чем славилась наша музыкальная культура, в частности развитая система музыкального образования, в наше время стало совсем не нужным. Серьезный музыкант в нашей стране и в наше время зачастую влачит нищенское существование, особенно тот, который проповедует классическое искусство. Нужно понять — чтобы стать хорошим музыкантом, необходим колоссальный повседневный труд. Кроме таланта требуется еще и большая самоотдача. Чтобы стать настоящим профессиональным музыкантом, необходимо учиться этой профессии около двадцати лет. Семь, а иногда и десять лет необходимо учиться в детской музыкальной школе, четыре года в музыкальном училище, пять лет в консерватории, два года в аспирантуре. Спросите у наших талантливых ребят, сколько они уделяют внимания игре на своих любимых инструментах?! Знаю ответ — все свое свободное время. Отношение к музыкальной культуре нужно менять в первую очередь, отношение общества и власть предержащих. Например, я совсем не удивляюсь, что и бывшее руководство города, и нынешнее никак не реагируют на мои предложения об установке мемориальных досок для увековечивания памяти поэта Алексея Бодренкова и композитора Ивана Трушкина, авторов гимна города Смоленска. В этом году им исполнилось бы девяносто и сто лет, но для создания обыкновенной мемориальной доски у нашей городской власти денег нет.

— Вы ведь тоже принимали участие в создании гимна нашего города?

— Об истории создания этого произведения я рассказываю в недавно изданном сборнике песен Ивана Митрофановича Трушкина. Сборник вышел совсем небольшим тиражом, и познакомиться с ним смогут немногие, но оставить без внимания юбилей талантливого человека, верой и правдой беззаветно служившего нашему городу, нашей стране мы не могли. Совсем недавно состоялся концерт памяти Ивана Митрофановича. Замечательный совершенно концерт. А на стихи Алексея Бодренкова в 1966 году я написал одну из своих первых песен о Смоленске «Ленинская улица». «Смоленск шагает молодо у мира на виду…»

— Николай Егорович, но вы ведь и в опале некоторым образом побывали.

— Началось с того, что в 1968 году на Глинковской декаде перед исполнением «Славься», я сказал, обращаясь к залу: «Товарищи, встаньте, исполняется гимн русскому народу». Первые лица, политбюро местное, сидят. В зале растерянность, зрители то встанут, то сядут. И после нескольких моих реплик в ответ на нравоучения руководства и началась травля. Еще вчера я выступал в правительственных концертах, а сегодня не выпускают за границу, не доверяют, боятся, что предам Родину. Отвечал им всем, что Родину свою никогда не предам, и приехал я на Смоленщину, потому что у меня здесь отец с войны лежит где-то под ельнинской деревней Ушаково.

— Я знаю, что вы сторонник некой теории воздействия музыки не только на эмоциональное, но и на физическое состояние человека.

— Изучая воздействие музыки на все живое, я пришел к выводу, что каждый народ под влиянием окружающей среды, выработал свой мелос, свою ритмику. И этот родной мелос, родная ритмика воздействует на генное строение каждого народа, каждой нации. Насаждение другого мелоса, особенно чуждого ритма, воздействует отрицательно на генное строение любого народа, в том числе и русского. Я не против мелоса и ритмики других народов. Любая культура должна обогащаться в соприкосновении с другой культурой. Но пропаганда другой культуры должна быть дозирована. В России в первую очередь должна звучать русская музыка, русский мелос, русская ритмика, музыка народов России. Преступное безразличие к культуре, особенно музыкальной, болезненно отражается не только на нравственности и духовности наших детей, но и на здоровье. Я неоднократно замечал, как русской народной песней успокаивала будущая мать плод, который по той или другой причине вел себя в утробе беспокойно. Моя мама рассказывала, что она почти весь период беременности пела мне русские песни. Песня и спокойное поглаживание рукой живота матери успокаивают ребенка. С трехмесячного периода ребенок слышит звуки, воспринимает звуковые колебания.

С помощью музыки можно содействовать повышению или понижению артериального давления, влиять на частоту сердечных сокращений. В хирургии применение классической музыки позволяет в два-три раза сократить использование обезболивающих препаратов в период подготовки к операции. Звуком можно пытать человека, довести его до сумасшествия, а можно лечить людей.

С момента зарождения жизни на земле звук влиял на развитие всего живого. «В начале было Слово». Эту фразу из Библии знает и мал, и взрослый. Но слово — это не только дух. Слово — это и звук. С этим моим утверждением согласился владыка Питирим, с которым мне приходилось неоднократно беседовать на эту тему. Мы с ним говорили о чуде Иисуса, когда тот шел по воде. В наше время ученые доказали то, что Иисус обладал сверхчеловеческой возможностью извлекать звук определенной высоты, которая позволяла ему превращать воду в физически твердое тело, по которому можно было ходить Иисусу и Петру.