Иногда, когда грустно, так и подмывает бросить все и заняться изданием газеты под названием «Жесть». Именно — «Жесть». С соответствующим содержанием: максимум всякой дурацкой информации, немного эротики, расчлененка, новости села, лунный календарь…

Как только полудохлый внутренний цензор (его судьбу обсудим ниже) заводит песню «…да все равно никто не читает, да зачем все это вообще нужно», воображение в один момент выдает цветастый макет первой полосы свежего номера газеты «Жесть».

Откуда, спрашивается, грусть? От ощущения невостребованности.

Принято считать, что журналисты народ более-менее творческий, склонный к завышенной самооценке. Ну да, журналисты себя таковыми и считают. Потому и мучаются.

Про «муки творчества» слышали? Нет ничего прекраснее, особенно если подсознание давно воспринимает такой процесс актом своеобразного греховного очищения. Быть томимым муками — одно удовольствие. Классический мазохизм.

Никто, правда, не расскажет, как раз за разом сознание немо констатирует: никакие это и не муки вовсе, а так, жалкие потуги. Не расскажет, как прятаться от такой констатации минимум за тремястами граммами чего покрепче.

Страшный же секрет заключается в том, что никаких мук творчества не существует. Есть мука творчества, из которой при умелом обращении получаются отличные блины творчества…

Хорошо, когда желание издавать газету «Жесть» пропадает так же быстро, как и наступает. Дескать, журналист, выдающий продукт низкого качества, не ощущает не только собственной убогости в профессии и обществе, но и прежде всего внутреннего диссонанса.

А если и ощущает, то никак не может с этим справиться.

— Это что еще за «гуманистический пафос»? — нахмурятся читатели газеты «Жесть». — «Жесть» — это, считай, наше любимое зеркало, и мы в него смотримся с единственной целью — полюбоваться собой. Как все нормальные люди. А эти ваши «диссонансы» — горе от ума… Ясно?

So genau. Разумеется, читатель, как покупатель, всегда прав. Чешите уже в ларек, не то свежий номер газеты «Жесть» раскупят.

Убить внутреннего цензора

Должен ли журналист быть обязательно окружен бесчисленным количеством записанных, отфиксированных на бумаге, в ноутбуке или планшете (да где угодно!) мыслей, набросков и прочего литературного стройматериала? Как, скажем, композитор — так просто провести аналогию, представив себе слегка сумасшедшего сочинителя, чьи пальцы вечно блуждают по черно-белым холмам рояля или гитарному грифу, в тысячный и тысячный раз перебирая десятки музыкальных фраз, отрывки чужих и собственных мелодий, пытаясь отсечь все лишнее.

Или же вовсе необязательно бродить внутри хлама собственно рожденных полувысказываний, а каждый раз доставать из ничего, кролика из шляпы, оплодотворяя саму жизнь и ею же оплодотворяясь?

Родить текст… Ребенка, вон, рожают всем скопом мыслимых и немыслимых сил. Годами нянчатся, воспитывают, образовывают, а тот возьми и вырасти оболтусом.

С текстом иначе: сразу после первого глотка воздуха он — гений — должен образовывать, просвещать, помогать, разоблачать et sic in.

Есть только один рецепт. Шукшинский. «Хочешь быть мастером, макай свое перо в правду, ничем другим больше не удивишь». Хороший рецепт, но трудный, и, как ни жаль, подходит лишь убийцам. Убийцам внутреннего цензора.

Внутренний цензор — чудище пострашнее бытовавших в советские времена внешних цензоров — обллитов. (Вот как, например, писал про обллитов искушенный Михаил Великанов.)

Почему, спрашивается, с вымиранием последних первые ничуть не пострадали? Потому что общественную униформу конформизма, в отличие от школьной, пока не отменили. Да и расстегиваться, похоже, мало кто собирается. «Холодно, знаете ли». «Сквозняк». «Продует еще».

Самый безобидный пример внутреннего цензора — культ Прописной Буквы.

Прошлой весной Михаил Ивашин написал в ОЧГС отличную колонку на эту тему. А в начале лета он приступил к главредству «Смоленской газетой», и коллегам стало жутко интересно, как скоро укоротятся (и укоротятся ли) до строчных давно прижившиеся в газете Губернаторы и Начальники Департаментов.

Укоротились. Почти сразу. И не продуло ведь.

Внутренний цензор не только in utero журналиста, он внутри каждого. Откройте браузер: социальные сети пропитаны культом Прописной Буквы насквозь. Насквозь.

Внутренний цензор в два счета меняет журналисту баночку с правдой на баночку с ложью, и после этого макай в нее — хоть замакайся.

Поэтому убийство внутреннего цензора — единственно возможный путь к свободе. Иначе… правильно — «Жесть».

Доказать Карамзина

По самым секретным сведениям мы все… не туда пришли. Мы все не те. Не те чиновники, обкрадывающие бюджет и желающие такой же участи детям. Не те журналисты, пишущие «под указку» и в строгом соответствии с самодурством внутреннего цензора.

Шли-шли и пришли. Но не туда. И не те. Смотрят друг на друга, возмущаются. Не те журналисты говорят не тем чиновникам, что они не те, чтобы они уходили прочь. Не те чиновники отвечают «сами вы не те» и никуда не уходят. Не те журналисты тоже никуда не уходят…

Еще двести с лишним лет тому назад подобными секретными сведениями обладал издатель «Московского журнала» Николай Михайлович Карамзин. И однажды, в конце восемнадцатого века, он проговорился. Самую малость проговорился. Всего одно словечко. Зато какое.

Повезло Карамзину неслыханно — в нынешние времена он был бы мгновенно задушен «агентами» матрицы — пресс-службами.

»Докажите!» «Предъявите официальную информацию!»

С недавних пор бюрократия взяла моду отчитываться о доходах, хотя общество мало интересует ее доходы. Общество хочет научиться феноменальной экономии бюрократии, позволяющей передвигаться на люксовых автомобилях, жить в многодесяти- и сотмиллионных домах и путешествовать по белу свету, меняя средиземноморский загар на карибский.

Не нарушая при этом Уголовный кодекс.

Ведь так? Никто же не говорит, мол, виноват, нарушаю время от времени.

— Как же вы тогда, заразы, экономите? — трясет общество кулаками. — Что, едите полуфабрикаты и заправляетесь 92-м? Ну так и мы едим полуфабрикаты и заправляемся 92-м!

А потом общество узнает, например, что тридцать парламентариев аккурат перед заполнением своих деклараций о доходах… развелись с супругами. С целью сокрытия информации. Думаете, здесь нет смысла «доказывать Карамзина»?

— Это неофициальная информация! У вас нет никаких доказательств! — забрызжут слюной пресс-службы.

— Вот уроды… — негромко выругаются перед экраном телевизора читатели газеты «Жесть».

Непростая задача «доказывания Карамзина» раз за разом ложится на следственные органы. В Смоленске — особенно в предъюбилейную пору. Намедни главный полицейский Смоленщины генерал-майор Михаил Скоков рассказал, как силовики ведут такие работы. Ведут, по его словам, очень осторожно. Видимо, чтобы не спугнуть доказательства. Тем более что коллеги из Smolensk-i.ru пишут «на некоторых объектах имеются все признаки преступлений».

Можно долго спорить, определяя место «доказывания Карамзина» в списке журналистских миссий. Одни говорят, что убившие внутреннего цензора и взявшие под контроль матрицу пресс-служб вынуждены «доказывать Карамзина» только для того чтобы, перевоплотившись в него, крикнуть в мифический Рупор Вселенной то самое словечко.

Другие заявляют, дескать, это вовсе и не медийная задача.

Но как, скажите, не медийная, если она способна сплотить даже журналистов газеты «Жесть»?..