Каждый год 31-го декабря я еду домой. В дом моих родителей. Чтобы не выгнали за не посещаемость. Чтобы обняли своего блудного сына, своего Каина, своего Брута. Мама, папа и брат — мои близкие люди, которые с течением жизни оказались так далеко, что мы видимся раз в год. И каждый год я совершаю примерно одни и те же телодвижения, чтобы доказать свою любовь. Я готовлю с мамой и выпиваю с папой. Поверьте, и в первом, и во втором случае я не достигаю выдающихся результатов. С братом сложнее, об этом я еще расскажу. Но иначе не видать бы мне семейных ценностей как своих ушей.

Сначала я думала, что повторяю в Новый год какие-то вещи только из-за родителей. А потом до меня дошло, что я начала повторяться во всех остальных моментах. Например, из года в год я получаю смс рассылки-поздравления от незнакомых абонентов. И только одно из них всегда вежливо подписано «Артем Туров». Остальные тонут друг в друге. Я отвечаю тем не менее на каждое — и вам того же, и вам туда же. Потом иду резать салаты в тазики и смотреть «Иронию судьбы». Ненавижу, кстати, этот фильм, потому что мне кажется, что там нет ни одного порядочного человека. Ближе к полуночи обязательно пишу одну оригинальную смс — своей лучше подруге Юльке. Недавно я у нее спросила, насколько феерично она отметит наступающий год лошади.

— Знаешь, наверное, не буду пить. И, значит, по гостям шляться не буду…

— И что, даже не чокнешься с Владимиром Владимировичем? — в ужасе спрашиваю.

— Зачем ты так? Чокнусь! И продолжу пялиться в телевизор и оливье, — резонно ответила она.

И я вспоминаю разговор с другой моей подругой. Она тогда сказала, что в Новый год ей особенно страшно, потому что в этот детский праздник особенно слышно, как время от нас уходит.

Я вздрогнула.

— Что об этом писать? Фабулы же нет.

— Об этом можно написать тома, — был ответ мне.

Истратив последние деньги на билеты до Киева, я остановилась и оглянулась — а правильно ли я провела этот год?

В этом году я освоила еще один танец, называется «беличье колесо» — бежишь в нем и наивно полагаешь, что пейзаж поменяется. Конечно, когда нормальные люди видят, как я в нем выкручиваюсь, они говорят, что я зря ем свой хлеб с маслом и наверняка мажу на него икру, поэтому им меня не жалко.

Я рассказала этим людям, что Новый год проведу в палатке на Майдане, мечтая о российском газе или европейской интеграции, и то и другое одинаково ударяет в голову. А потом… а потом плюну на все и уеду в город моего детства — в Одессу. Где по идее должны цвести каштаны, а утреннюю тишину разрезать весенние трамваи. Зимой, конечно, там не так романтично. И вальс уже ни с кем не хочется там танцевать. Да и море холодное.

— Так что же ты хочешь от Нового года? — спросили меня. — Какого танца, под какую песню?

Я задумалась. Я повторяюсь.

Было время, когда каждый Новый год воспринимался как сентиментальная полька. Но это время прошло. Рок-н-роллом этот праздник тоже быть перестал. На самом деле, Новый год это…

И на долю секунды мне показалось, что в Новый год надо танцевать танго. Танец, который можно исполнить, только если чувствуешь партнера, потому что иначе не угадать направление его импровизации. И надо ли говорить, что его танцуют на другом берегу океана. И я часто думаю о том, кто сейчас танцует его не со мной, пока я в Киеве, стою на сброшенном памятнике Ильичу и гляжу в будущее…

— Эй, сестра, — возвращает меня к настоящему мой брат. — Ты все еще веришь в любовь? — и насмешливо смотрит на меня моими же глазами, которые наша мать подарила нам при рождении.

Мы подходим к барабанной установке, которая стоит у него в комнате. Он небрежно вертит в руках барабанные палочки. Я неумело вешаю через плечо электрогитару. И наша песня, сочиненная сообща еще в детстве, похожая на вой обезумевших псов, искупает отсутствие любого танца.