— Анатолий Смирнов, одна тысяча девятьсот семьдесят шестого года рождения? — как-то совсем не празднично спросил пришедший.

— Да, а что? — так же непразднично ответил Толик, прикидывая, кто из друзей мог организовать этот дешевый, по сути, розыгрыш. Кроме Генки, напарника по магазинной охране, никого схожего с гостем ростом и телосложением на ум не приходило.

«Надо провести стандартное испытание — проверить, не приклеена ли борода», — мелькнуло в голове у Толика.

— Даже не думай об этом, — устало сказал Дед Мороз и без приглашения вошел в квартиру. Прошел в зал (если, конечно, у хрущевок есть зал), сел в старое кресло (давно надо было поменять) напротив телевизора, взял с журнального столика программу передач, пролистнул две-три страницы, не остановившись взглядом, бросил назад на стол и спокойно, даже несколько мрачно, не по-новогоднему сказал:

— Выпала тебе, Анатолий, великая честь. Настал твой звездный час, пришла твоя пора, праздник просто вломился на твою улицу, все грузовики мира с пряниками перевернулись именно у твоего дома, фортуна обратила на тебя свой божественный взор и так далее. Пропускаю предисловие и перехожу к сути. Ты, Анатолий, можешь загадать любое — понимаешь, любое — желание, и оно непременно сбудется. Абсолютно любое, никаких ограничений и условий нет.

«Бред какой то, — подумал Толик. — Может, все-таки это Генка? Но говорит для Генки уж очень складно, у того все больше междометья и гримасы».

— Почему я должен вам верить? — этот вопрос Толик слышал в каком-то гангстерском фильме и постарался сейчас произнести его с той же кинематографической интонацией. Но, поскольку в кино вопрос задавал Брюс Уиллис, подвешенный за ноги на заброшенном складе, то Толик и сам понял, что обстановка, тембр голоса и отсутствие сигары несколько снижают накал ситуации.

— Ты, Анатолий, никому ничего не должен. У тебя только два варианта: верить или не верить, — спокойно сказал Дед Мороз. — Ты либо загадываешь желание, которое может перевернуть и изменить твою жизнь, либо я ухожу и забываю про этот разговор, а ты все оставшееся тебе земное время кусаешь локти и с нетерпением смотришь в окно, когда я вернусь опять. Но я не вернусь больше никогда. Ты избранный, Анатолий, как бы ни трудно было тебе самому в это поверить.

— А почему именно я? — Толику становилось не по себе, какое-то сверхъестественное чувство подсказывало ему, что происходящее — реальность.

— Если ты, Анатолий, думаешь, что избран из-за своего гениального ума, потрясающей красоты и неизмеримой добродетели, то ты заблуждаешься. Избран ты жребием. Случайно. Каждый год жребием выбирается один человек на Земле. Один, Анатолий. И он может пожелать все, что угодно. Абсолютно все. Мы эту мечту осуществляем. Впрочем, я повторяюсь, — Дед Мороз посмотрел на Толика из-под седых бровей. Глаза у него были цвета северных морей, и Толик окончательно понял, что это не розыгрыш.

— Вот прямо что хочу могу загадать? Хоть миллион долларов? — скорее по инерции спросил Толик, уже понимая, что может — и миллион, и новую шубу Нинке, и всю жизнь на Канарах. — А чем докажете свои возможности?

— Анатолий, вот ты мне скажи, — Дед Мороз уже с трудом скрывал свое раздражение, но держался все еще спокойно. — если я сейчас ударю посохом и покрою твои окна морозным узором невиданной доселе красы, тебе что, легче станет? Веры прибавится?

— У меня немецкие пластиковые окна с технологией «теплый край», они не замерзают и не покрываются никакими морозными узорами, — ответил Толик.

— Дурак ты, — Дед Мороз слегка ударил посохом по ковру, и вместо толикового окна образовался мохнатый прямоугольник из инея.

«Обманули, гады», — подумал Толик, имея в виду фирму-установщика окон. Но мысли его были не в офисе халтурщиков (рекомендованных, между прочим, все тем же Генкой). Нужно было что-то решать, а принятие решений — не самая сильная сторона характера Толика. Сильная сторона характера Толика — не принимать никаких решений. Пусть все идет, как идет. А с мелочами и Нинка разберется.

— И давно вы это… шанс предоставляете? — Толик, как ему казалось, перешел к конструктивному обсуждению.

— Две тысячи четырнадцатый раз, — ответил Дед Мороз.

— То есть от Рождества Христова, — пробормотал Толик.

Дед Мороз почему-то посмотрел на него не так холодно, как прежде. Толику показалось, что он даже сдержанно улыбнулся в бороду.

— А что другие избранные просили? — Толик начал волноваться.

— По-разному. Менделеев, например, периодическую систему, а Флеминг — пенициллин.

— Да ладно, — Толик задохнулся от потрясения. — А кто еще был среди избранных, если это не секрет?

— Не секрет. Каждый следующий избранный имеет право знать о предыдущих.

— И кто это был? Что они загадывали? — Толик только сейчас понял, какие открываются перспективы. Какая шуба?! Это же можно и на Марс человечество отправить, и от страшных болезней навсегда исцелить, и войны запретить, и даже счетчик горячей воды остановить.

— Майкл Джексон, например, лунную походку попросил.

— Как лунную походку? Флеминг — лекарство, чтобы спасти все человечество, а Майкл Джексон лунную походку?

— Вот так, Анатолий. У каждого свой шанс. И поэтому портреты Флеминга в каждой комнате студенческих общежитий, а про Майкла Джексона никто уже и не помнит.

— Вы в этом уверены?

— А что, может быть по-другому?

— Нет, конечно, — Толик на секунду задумался, — а еще кто?

— Ленин.

— Ну, это понятно. Мировая революция.

— Что тебе понятно? Ленин попросил, чтобы Крупская к нему в ссылку в Шушенское приехала.

— Не может быть. Как же так?!

— Соскучился. Да и выпивши он в тот вечер был.

— Не верю. Это розыгрыш какой-то. Генка, ты?

— Зюганов.

— И Зюганов?!

— Кому жребий выпал. Каждый год один человек. Кто это будет — ребенок, старик, слесарь, артист — неизвестно. Но желание его обязательно исполнится. Очень многие о космосе, например, мечтали. Гагарин, Армстронг.

— Подожди, — Толик в запале перешел на «ты», — а как же все эти рассказы про трудолюбие, целеустремленность, мужество? Получается, все великие на блюдечке все получили?

— Нет, Анатолий. Гагарину, например, жребий выпал, когда он еще пацаном был, школьником деревенским. И не велосипед он, Анатолий, попросил, а чтобы люди в космос полетели. Не он сам лично, а человек с Земли. А то, что Юра этим человеком оказался, как раз и есть то, о чем ты упоминал: мужество и целеустремленность.

«Как же здорово и красиво», — подумал Толик, но вслух не сказал. Стеснялся он таких открытых простых чувств.

— А Зюганов все-таки что загадал?

— А Зюганов загадал, чтобы Ленина еще несколько лет из мавзолея не выносили.

— И что?

— А то ты не видишь?

— Постой, ты говоришь, что абсолютно все сбывается. А если бы Зюганов загадал президентом России стать?

— Был бы президентом.

— Да что ж вы творите?! — возмутился Толик, — о чем вы думаете?!

— Мы, Анатолий, думаем только о том, чтобы вы, люди, сами думали. Чтобы осознавали ответственность за свои поступки и желания, чтобы умели принимать решения и оценивали последствия своих действий. Сами, Анатолий, са-ми. Поэтому каждый год даем вам шанс. На космос или на Порш Кайен.

— А если какому-нибудь фашисту жребий выпадет?! Что, война?! — Толик запнулся. В глазах Деда Мороза однозначно читалось «САМИ».

— И за эти годы все-все в точности исполняли?

— Один раз ошиблись.

— С кем?

— С Колумбом. Но там недопонимание вышло. Чисто технически. Претензий не было.

— А было, чтобы кто-то отказался?

— Было.

— Кто?

— Стас Михайлов. Сказал, все у него и так есть… Я понимаю, Анатолий, выбор не простой, поэтому приду к тебе через три дня, 31-го декабря.

— Хорошо, я подумаю и скажу.

— Не скажешь, Анатолий, а возьмешь листок из тетради в клеточку и чернильной ручкой напишешь. И положишь в конверт. 31-го декабря я у тебя. Про «никому ни слова», надеюсь, понимаешь сам, не маленький. Расскажешь даже Нинке — все договоренности аннулируются. Пока. Жди.

— Подожди. А Пушкин?

— А на Пушкина жребий не падал. И на Харламова, кстати, тоже.