Анатолий Лукьянов: «Я не был членом ГКЧП и не мог им быть»

Было время, когда Анатолий Лукьянов — последний председатель Верховного Совета СССР — появлялся на федеральных телеканалах практически ежедневно. После путча 1991 года он был арестован и больше года провел в «Матросской тишине», не соглашаясь с предъявленными объявлениями в измене Родине. Давать показания по делу ГКЧП категорически отказывался, поскольку считал себя невиновным.

В 1993 году Лукьянов получил мандат депутата Госдумы и следующие десять лет представлял Смоленскую область в нижней палате парламента. С 2004 года он пропал со смоленского политического поля, хотя редакция не забывала его и в этот период…

Обнаружив, что интервью последнего председателя Верховного Совета СССР нашему журналу, записанное в 2008–м году, актуально и сегодня, мы решили опубликовать его, приурочив к очередной годовщине августовского путча. Тем более что за прошедшее время произошла переоценка тех событий и их последствий для страны. И сейчас все больше людей считают, что тогда, в 1991 году, мы получили «революцию разочарований».

— Анатолий Иванович, ваша депутатская деятельность была связана со Смоленщиной с 1987 года. Вам довелось работать не только с российскими губернаторами, от Валерия Фатеева до Виктора Маслова, но и с советским партийным руководством Смоленской области. Возможно ли провести сравнительный анализ: кто из них и чем вам запомнился; в каком направлении развивался регион до «кончины» Советского Союза и после нее?

— При советской власти Смоленская область развивалась довольно динамично. И если рассматривать секретаря обкома партии в качестве современного губернатора, то некоторые из них, бесспорно, очень серьезно укрепили Смоленщину.

В Смоленске есть улица имени Румянцева — первого секретаря обкома партии тогда еще западной области, центром которой был Смоленск. Это именно он, Иван Иванович Румянцев, еще в 1929–м году выдвинул в процессе коллективизации идею сделать Смоленщину ведущим регионом льноводства страны.

Можно ли рассуждать о развитии Смоленщины, скажем, без упоминания добрых дел Ивана Ефимовича Клименко? Он фактически на собственных плечах «вытащил» область, реализовав беспрецедентную для тех времен программу развития дорожной сети, проведя нормальные дороги к каждой колхозной и совхозной усадьбе. Работая в парламенте с 1961–го года, я встречался с ним много раз, и на каждой (!) встрече он в обязательном порядке ставил очередные вопросы развития экономики Смоленщины. Честно сказать, я не знал ни одного другого секретаря обкома, который помнил бы по имени–отчеству чуть ли не каждую доярку, когда мы ездили с ним по области. В период его руководства работали такие же крепкие председатели облисполкомов, как, к примеру, ныне здравствующий Алексей Иванович Орлов, почетный гражданин города–героя Смоленска. Эти люди знали свое дело, хорошо понимали проблемы родного края.

Нельзя не упомянуть еще одного губернатора (как бы его назвали теперь) — Дмитрия Михайловича Попова, возглавлявшего область с 1940–го по 1948–й год. На его долю выпало руководство партизанским движением на Смоленщине и тяжелейшие задачи восстановления разрушенного врагом хозяйства. Очень хорошо помню, как Попов принимал партизан у памятника героям войны 1812–го года в Лопатинском саду.

— А современные губернаторы?

— Достаточно трудно давать оценки тому или иному главе региона, поскольку с каждым из них отношения складывались по–разному. Тем не менее, что я могу сказать? Первый в современной российской истории губернатор Валерий Фатеев, назначенный президентом, запомнился мне с негативной стороны: проведением приватизации, раздачей за бесценок колхозной собственности, разорением крупнейших хозяйств Смоленщины.

— Но ведь этот процесс шел по всей стране и был, так скажем, неизбежен, в том числе и для Смоленской области.

— Да, но в разных регионах он происходил по–разному. Были руководители областей, которые до последнего сопротивлялись политике либерал–реформаторов, а были такие авангардисты как Фатеев, работавший ранее на вяземской веревочной фабрике.

— Наверняка у вас есть собственная позиция: каким должен быть руководитель земли смоленской?

— Губернатор как никто иной должен чувствовать нужды людей труда, и только потом — местных олигархов. В основу деятельности любого руководителя должен быть положен принцип сохранения исторической роли Смоленщины для России.

К сожалению, в Смоленской области (как и во многих других регионах) складывается неровное, а порою болезненное отношение между руководством областного центра и области. Оно и понятно: основные бюджетные ассигнования концентрируются в городе, и для районов области, естественно, мало что остается. Между прочим, долгое время на Смоленщине первый секретарь обкома одновременно являлся первым секретарем городского комитета партии. Эти две партийные должности сливались, и никакого раскола быть не могло: область выступала как единое целое. От связки город–область зависит очень многое.

— Давайте рассмотрим экономический потенциал региона. Одни эксперты указывают на уникальное геополитическое положение Смоленщины, другие же уверяют, что область — абсолютный середнячок и никаких шансов на экономический прорыв быть не может. Чью позицию разделяете вы?

— Те, кто говорят об отсутствии шансов, видимо, не знакомы с историей Смоленщины, одного из основных княжеств на Руси. Здесь было смоленское вече, здесь закладывались коллективистские начала, здесь была крепкая русская община. Между прочим, председатель третьей царской Государственной думы Николай Алексеевич Хомяков тоже был ранее губернатором Смоленщины.

Сам Смоленск представлял собой многонациональный город. В районе современной Кловки жили цыгане, в заднепровье располагалась еврейская слобода, в центре города была немецкая община и немецкое кладбище, а на западе жили татары и даже китайцы. Вся смоленская история прямо–таки «кричит» о том, что при серьезном отношении к кадрам и потенциальным возможностям региона он должен развиваться, а не пребывать в забытье. Недаром Александр Лукашенко на каком–то этапе считал, что Смоленск должен и достоин быть центром Союзного государства, его столицей.

— Вы считаете, это возможно?

— Я не могу говорить за тех, кто принимает подобные решения. Но суть в значении Смоленска. Согласитесь, далеко не про каждый город высшие лица государства говорят таким образом.

Рассуждая об экономическом потенциале области, ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов производство льна и гречихи, а также развитие скотоводства. В свое время в Руднянском районе существовал совхоз «Беляевский», крупнейший в Советском Союзе свинооткормочный комплекс. К великому сожалению, в период приватизационного лихолетья он был разорен.

Смоленская область, на мой взгляд, не сможет жить сугубо частным сельским хозяйством. Индивидуальный сектор дает не более четырех процентов от ежегодно производимой сельхозпродукции. Следовательно, должно развиваться коллективное хозяйство, и никуда от этого не уйти. Смоленщина — это общинная, коллективистская область по исторически сложившимся здесь традициям. Если не сохранить этот дух, ее живо разорят рыночные пираты, большинство которых, кстати, на Смоленщине и не живет.

— Сегодня озабоченность кадровой проблемой активно декларирует доминирующая политическая партия «Единая Россия», которую, кстати, нередко сравнивают с КПСС. Насколько корректно такое сравнение и каковы перспективы ЕР в разрешении кадрового кризиса?

— Прав наш «великий Демосфен» — товарищ Черномырдин, сказавший однажды: «Что ни делаем, как ни стараемся — все КПСС получается». Рассматривая процесс партстроительства, необходимо хорошо знать истоки того, как появлялась на свет та или иная партия.

Допустим, партия большевиков накануне Октябрьской революции насчитывала всего лишь семнадцать тысяч человек и состояла, прежде всего, из представителей рабочего класса. Именно эти люди делали революцию. Затем партия начала активно привлекать в свои ряды крестьянство, то есть росла «снизу». В ходе Великой Отечественной войны, защищая Родину, три с половиной миллиона коммунистов погибли на фронте. В послевоенное время партия увеличилась до 18,5 миллионов, и коммунистам приходилось все время сдерживать этот рост, чтобы основу партии составляли, в первую очередь, крестьяне, рабочие и представители трудовой интеллигенции. Так же как и в Советах народных депутатов (в том числе и в Верховном).

Может, они плохо разбирались в политике? Черта с два. Никогда не забуду, как Никита Хрущев вынес на обсуждение Верховного Совета свой сгоряча написанный проект закона о пенсиях, который получил жесткий бой депутатов — председателей колхозов. Хрущев негодовал, буквально визжал. Однако пришлось создать депутатскую комиссию, которая серьезно изменила первоначальную редакцию закона. Вот на что были способны люди, знающие производство.

Что же касается становления ЕР, то она появилась «сверху», как партия, слепленная из нескольких думских фракций, и вдруг за какой–то год приобрела два миллиона (!) членов. После этого единороссы сами были вынуждены отсеять около трехсот тысяч «прилипал». Так что, пока ЕР будет оставаться партией верхов и чиновников, кадровый голод, видимо, не исчезнет.

Сегодня в России мы имеем по сути псевдомногопартийную систему. Куда она будет развиваться? Хотелось, чтобы была возможность развиваться серьезной оппозиции. Только в таком случае в политике можно сопоставлять взгляды. А сегодня в Госдуме, при абсолютном большинстве «единороссов», заранее все ясно, нет никакого разделения властей. Предложения президентской администрации проходят «на ура». Из десяти правительственных законопроектов принимаются девять. Так продуктивное управление страной строиться не может. России нужно сосредоточиться над созданием плодотворно работающей политической системы. Сегодня партии только складываются, и если ЕР не поймет того простого факта, что подлинную демократию надо строить на сопоставлении позиций и взглядов, а не восхищаясь «суверенностью нашей демократии», печально ее политическое будущее.

— В первом приближении востребованность части общества в оппозиционной политической партии тем выше, чем больше это общество расколото. Каким вам видится российское общество сегодня?

— Обычно расстановку сил в обществе оценивают по децильному коэффициенту, то есть соотношению совокупного дохода десяти процентов богатейшего населения к совокупному доходу десяти процентов беднейшего. Сегодня, по данным «Независимой газеты», децильный коэффициент в России — один к тридцати. Еще философ Платон, родоначальник этого термина, говорил, что нельзя переходить рамки «один к десяти», иначе общество обречено на раскол. Это, кстати, отлично понимают за рубежом. Я разговаривал с покойным Миттераном, он отмечал, что во Франции децильный коэффициент — один к шести; беседовал с Гельмутом Колем — в Германии данное соотношение было один к семи. Спросил об этом Рональда Рейгана. «Я артист и точно не знаю», — искренне ответил он, однако тут же вызвал советника по экономике, который сообщил, что в США децильный коэффициент — примерно один к девяти.

Сегодня в Китае этот коэффициент — один к четырем, В Белоруссии и Норвегии — один к пяти. А по официальным данным мэрии Москвы, в столице России он — один к девяноста (!).

— А в Советском Союзе децильный коэффициент учитывался?

— Конечно, да. В течение почти полувека это соотношение было один к четырем. И как только нарушался баланс, немедленно повышалась зарплата или увеличивались налоги для более обеспеченных групп населения. Это спасало страну.

— Тогда почему в европейских государствах с умеренным децильным коэффициентом (где, следуя логике Платона, общество не расколото) существует реальная оппозиция, востребованная населением, а в России, напротив, при всех кричащих предпосылках ее роль, мягко выражаясь, скромна?

— Прежде всего, надо учитывать, что реставрация капитализма в России привела к колоссальной атомизации общества. Как отмечал недавно Владимир Путин, сегодня у нас нет нормальных профсоюзов. И ведь он прав: ослабли трудовые коллективы, человек во многом утратил дух, присущий социализму — приоритет общих интересов над личным. А в Советском Союзе именно так оно и было, общенародный интерес всегда ставился выше. Да что Союз! Откройте Евангелия или Коран — в каждой из этих священных книг говорится о том, что общий интерес всегда должен превалировать над личным. И человек, подчиняя себя общему интересу, видит в этом смысл жизни.

Что дало России возвращение буржуазных порядков? Гигантскую разобщенность общества. Каждый сам по себе, «мой дом — моя крепость». Хотелось бы верить, что рано или поздно это пройдет. Но сегодня нам навязывается западный пример, основанный на католицизме и в целом протестантстве, которое ставит личный приоритет выше общественного. В отличие от русской традиции.

— То есть вы не можете назвать Россию сильным, возродившимся, перспективным государством?

— Могу назвать Россию переходной страной, переходным обществом, которое постепенно преодолеет все указанные обстоятельства. Как говорил один русский историк: «Петр нанес в Россию всего голландского и немецкого. Оно стало нашим, а вышел Пушкин и Глинка». Великая способность России «перемалывать» навязываемые ей порядки связана с глубокими историческими традициями. Здесь всегда ценность человека измеряется служением обществу, а не себе лично.

— Импонирует ли вам, как юристу, приход президента–«правоведа» Дмитрия Медведева? Вопрос из серии «кто должен управлять государством».

— История государства российского показывает, что при огромной роли юристов — Михаила Сперанского, Максима Ковалевского, Сергея Муромцева — без глубинного знания экономики, производства, социальной психологии знание права мало что дает. Есть русская пословица: «закон — что столб: перешагнуть нельзя, но обойти можно». Когда глава государства — юрист по образованию, это хорошо. Но любой хороший юрист должен знать жизнь. Ведь что означает один из первых лозунгов президента Медведева о борьбе с коррупцией? В какой–то степени это борьба со своим собственным окружением. Коррумпирована сама система и только попробуйте ее тронуть… Либеральный пророк этой системы, Гавриил Попов, откровенно говорил, что взятка — это нормальное явление существования общества. Поэтому, без экономических рычагов борьбы с коррупцией, без роста сознания людей, повышения уровня их правового образования, четких экономических стимулов развития никакую борьбу не выиграть. Одних лишь юридических норм недостаточно. «Всуе законы писать, коли их не исполнять», — наставлял Петр Первый.

— Анатолий Иванович, наша беседа будет неполной без воспоминаний о событиях начала 90–х. Какую взвешенную объективно–историческую оценку вы дали бы им сегодня?

— Августовские события были связаны с попыткой группы руководителей страны предотвратить подписание согласованного Ельциным и Горбачевым проекта Союзного договора, который влек за собой разрушение Союза ССР и превращение его из единого Союзного государства в рыхлую конфедерацию. Это делалось вопреки решению Верховного Совета СССР, настаивавшего на безусловном соблюдении решения всенародного референдума о сохранении братского союза советских народов, за которое проголосовали две трети взрослого населения страны.

В связи с этим группа руководителей, входивших в созданный Горбачевым еще в марте 1991–го года комитет для осуществления чрезвычайного положения (ГКЧП), отправилась к нему в Крым и получила, как они полагали, его согласие на осуществление соответствующих мер.

О ГКЧП и так называемом «августовском путче», «заговоре» или даже «перевороте», который продолжался всего семьдесят два часа, много написано и пишется до сих пор. Состоялся суд над его участниками. Он установил, что никакого «заточения» Горбачева в Форосе не было и что у него имелась полная возможность прилететь в Москву, чтобы не допустить никакого «путча» или «заговора».

Как писал известный прокурор Тельман Гдлян, не таков был Горбачев. Он неплохо обсчитал сложившуюся ситуацию: если побеждает ГКЧП, президент возвращается в Кремль «на красном коне» и использует плоды победы; если ГКЧП терпит поражение, то, покончив с «путчистами», президент опять же въезжает в Кремль, только теперь «на белом коне», поддержанный Ельциным и «революционными демократами».

Однако ирония судьбы состояла в том, что и «белый конь» и поддержка либерал–демократов оказались для Горбачева горькой иллюзией. Ловкий политический канатоходец просто не учел, что конец каната, на котором он балансировал, уже давно находится в руках тех, кто вообще не желал видеть его на посту главы государства.

Как вы, видимо, знаете, я не был членом ГКЧП и не мог им быть, являясь председателем Верховного Совета СССР. Но в принципе готов согласиться с той оценкой августовских событий 1991–го, которую дают сегодня многие историки и политологи, а также подтверждают многочисленные социологические опросы последних полутора десятков лет. Да, это была действительно отчаянная, плохо организованная попытка группы руководителей нашего государства спасти Союз, попытка людей, веривших, что их поддержит Горбачев и что он отложит подписание так называемого Союзного договора, который означал юридическое оформление разрушения Советского государства.

Еще один важный вопрос: каким словом охарактеризовать события той поры? Можно с уверенностью сказать, что события августа 1991–го не были ни «заговором», ни «путчем», ни тем более «переворотом». Где вы видели «заговор», при котором «заговорщики» едут к тому, против кого выступают? Где вы видели «путч», при котором не ломаются, а наоборот, сохраняются все госструктуры? Наконец, где вы видели такой «переворот», который был бы направлен не против, а за сохранение существующего государственного строя?

Ничего подобного история не знает.

— Так что же это было?

— Были три реальных переворота, организованных антисоветскими праворадикальными силами после августа 1991–го, о которых либерал–демократы и их подручные стараются глухо молчать. Первый можно назвать антипартийным, он был осуществлен в сентябре–ноябре 1991–го и состоял в запрете организаций компартии в центре и на местах.

Второй переворот можно с полным основанием назвать антисоюзным. Он произошел в ноябре–декабре 1991–го, когда был подписан позорный беловежский документ о разрушении советского союзного государства.

Наконец, третий переворот следует назвать антисоветским. Он, как известно, завершился расстрелом Верховного Совета РСФСР 4–го октября 1993–го. Три переворота с одной стороны, и попытка группы руководителей государства защитить государственный строй и Союз ССР от разрушения и реставрации капитализма в нашей стране — с другой.

— Оглядываясь на многодесятилетний опыт работы во власти и в политике, какие главные выводы вы сделали для себя?

— Если отвечать в шутку, то скажу так: политика — слово женского рода, но жить с такой женщиной очень тяжело. Если же серьезно, то политическая деятельность предполагает жесткую требовательность к самому себе, хорошее знание процессов, происходящих в обществе и умение просчитывать различные варианты. Другого пути у политика нет.

— Анатолий Иванович, спасибо за откровенную беседу. Дай вам Бог здоровья.

— Спасибо. И всем смолянам желаю того же.

досье


Анатолий Лукьянов родился 7 мая 1930 года в Смоленске в семье военнослужащего. Трудовой путь начал в 1943–м году рабочим оборонного завода. В 1953–м окончил юридический факультет МГУ, затем аспирантуру, преподавал теорию государства и права.

С 1956–го работал в Юридической комиссии при Совете министров СССР.

С 1961–го — старший референт, заместитель заведующего отделом по вопросам работы Советов Президиума Верховного Совета СССР.

1976–1977 гг. — работа в аппарате ЦК КПСС. Принимал участие в подготовке проекта Конституции. В 1977–м возвратился на работу в парламент начальником Секретариата Президиума Верховного Совета СССР.

С января 1983–го по предложению Юрия был переведен на работу в ЦК КПСС, где являлся первым заместителем, а затем — заведующим общим отделом.

Был членом ЦК партии, секретарем ЦК КПСС, с марта 1990–го — председатель Верховного Совета СССР.

В августе 1991–го был арестован по так называемому «делу ГКЧП» и до декабря 1992–го находился в СИЗО «Матросская тишина», не признавая себя виновным и отказываясь давать показания.

В декабре 1993–го, до окончания суда был избран депутатом Госдумы по Смоленскому избирательному округу, далее избирался еще два раза.