#20 (88)
18 ноября 2013

О рыцаре бедном

Олег Ермаков

Общество

Старший брат умело мастерил из картона и пластилина и всякого подручного материала, даже бесформенных кусков стекла, найденных на свалке возле старого лампового завода, городок на Диком Западе, паровоз, рыцарский замок и костел. Костел был его самым поздним и долгим проектом, растянувшимся на несколько лет. Брат копировал наш костел. После школы, забросив портфель и включив катушечный магнитофон с битлами, он усаживался перед макетом со стопкой картонок от каких-то обувных и прочих коробок, пачкой пластилина, ножницами, разноцветными стеклышками и палочками и погружался в зодчество. Мы с младшим братом наблюдали за этим сначала с живейшим интересом, а потом с некоторым недоумением. И недоумение росло год за годом. Давно пора было все закончить и закрутить какой-нибудь сюжет, показать сценку, большим мастером коих старший брат и был, вводил в действие пластилиновых героев, рыцарей в доспехах из жести от консервных банок, монахов в черных одеяниях, нарядных дам на белых лошадях или в каретах, а мы с младшим братом, затаив дыхание, смотрели это бесплатное кино. Но зодчий не спешил. Ему приходили в голову все новые и новые идеи. В узких окнах он пытался собрать из стеклышек разноцветные витражи. Крышу начал укладывать черепицей. Это уже меня возмутило. Настоящий костел был покрыт железом, обычным ржавым железом. На это замечание брат отвечал, что черепицей даже были покрыты крыши над пряслами-то есть стенами между башен — нашей крепости. И, конечно, костел тоже.

Нам оставалось довольствоваться вечерними готическими рассказами на сон грядущий. Или просмотром фильмов «Крестоносцы», «Последняя реликвия». Да и сами во дворе мы то и дело мутузили друг друга деревянными мечами и копьями, воображая себя Айвенго, Юрандом из Спыхова, Роландом. Чтобы поднять рыцарский дух, мы совершали походы к костелу, приникали к запыленным дверям с амбарным замком, пытаясь что-нибудь разглядеть.

Старший брат ушел в армию, костел стоял недостроенный, пылился. Мне нравилось наблюдать за тем, как луч солнца падает на него, озаряет окна с витражами, и тогда в потемках костела возникают радужные пятна. Ничего подобного увидеть в настоящем костеле было нельзя. Окна его наглухо забраны железом.

После армии брат учился на историческом факультете пединститута и время от времени снова принимался за костел, думая отнести готовый макет в институт. Но костел так и остался недостроенным и, в конце концов, исчез в переездах.

И теперь вспомнишь макет, когда увидишь издалека, даже проезжая в троллейбусе, строгий и скорбный силуэт на перекрестке смоленских улиц, подивишься совпадению, и с ним творится что-то неладное и его судьбу можно назвать недостроенной.

Костел всегда напоминал мне обнищавшего и ослепшего рыцаря в поржавевших латах. Как он оказался здесь, известно из различных справочников.

История католических храмов в Смоленске начинается с постройки в двенадцатом веке неподалеку от церкви Иоанна Богослова в месте, где жили западные купцы, «немецкой божницы». Затем, уже в захваченном поляками городе, возникает католический монастырь, папой учреждается смоленская кафедра, после освобождения деятельность католиков затихает и лишь в восемнадцатом веке оживает, и на месте нынешнего костела возводится малый храм; здесь хоронят наполеоновских солдат; а в самом конце девятнадцатого века и возводится нынешний костел.

Когда узнаешь, что костел рассчитан на шесть тысяч человек, удивляешься. Сооружение выглядит компактным. Костел более устремлен ввысь, а не вширь. И поэтому фотографировать его очень непросто. Сразу после постройки он выглядел, разумеется, иным. В окнах были витражи. Из Петербурга привезли орган. Кресты сверкали позолотой. Стефан Денисевич, настоятель храма, сообщал, что «католиков обоего пола во всем приходе числится по спискам 3015, а в самом городе Смоленске — 956, но число это в последнее время значительно увеличилось поселением литовцев и латышей, а также прибытием войск, в которых католиков находится более 1500 человек».

Перед Великой Отечественной войной в костеле уже размещался, по некоторым сведениям, архив НКВД. После войны костел снова занял архив. И кто ведает, что случилось бы с ним, с этим обедневшим рыцарем, не поставь его судьба на стражу смоленских документов. И архив — не такая уж плохая вещь, которая может находиться в закрытой церкви. В храме архангела Михаила, например, лежали три или четыре рулона бумаги; на территории храма Иоанна Богослова была автомастерская; ну, а в десятках русских церквах валялась всякая гадость. Но вот в новые времена очистить и восстановить ту же Свирскую церковь оказалось проще, уже в начале девяностых там проходили службы. Переместить огромный архив из костела было много сложнее, чем бумажные рулоны. И в этой ситуации наш бедный рыцарь оказался заложником своей начинки. Началась долгая тяжба между католиками и городскими властями. Возле костела в бывшем доме священника проходили католические службы. Католики готовы были приложить все силы, чтобы отреставрировать костел. А пока занимались территорией вокруг. Привели в более или менее сносный вид кладбище. Хотя смоленские гопники никогда не позволят сказать, что у этого кладбища приличный вид. На кладбище они тусуются с пивом, жрачкой и музыкой, покрывают своими тупыми рунами из баллончиков с краской кресты, надгробия, склеп.

…И вот — свершилось! Было открыто новое здание архива, документы из костела переехали. Но что будет дальше, не знает никто. Судьба костела так и остается неустроенной. На форумах народ шумит, наиболее радикальные именуют эту ситуацию смоленским позорищем. Все недоумевают, в чем дело? В обеих столицах действуют костелы, недавно открылся костел в Туле, заложенный, как и наш, в 1894 году и выстроенный в том же году, что и наш, то есть в 1896. Католическая община там тоже ютилась на задворках. Но на этом совпадения заканчиваются. Тульская дума приняла решение о передаче костела с перевесом в один голос еще в 2004 году. Через три года отреставрированный костел открыл врата для прихожан, и своды его огласила органная музыка. Фотографии этого события можно найти в публикации тульской газеты «Молодой коммунар» (так!) под названием «Второе рождение тульского костела». Сейчас туляки проводят в костеле органные концерты.

А смоляне слушают скрежет оторванного железа на шлеме обветшавшего своего рыцаря да вон выгуливают собак на кладбище, чему свидетелем я был совсем недавно в ненастный ноябрьский вечер: мужчина интеллигентной внешности, русо-седоватый, с аккуратной бородкой, вдвоем с женщиной приостановились у входа на кладбище, спустили с поводка собаку и прогулочным шагом направились за ней, устремившейся среди старых крестов и надгробий искать удобное место, чтобы справить свою собачью нужду.

Скучно даже повторять, что приграничный Смоленск немыслим без живой частицы Запада, это его история. Борис Васильев называл Смоленск городом-плотом, где спасались в лихие годы разные народы. Ну, не только спасались. Поляки и литовцы приходили сюда воевать. Мурзакевич говорил, что именно поляки, служившие у Наполеона, особенно бесчинствовали и однажды побили его, когда пытались снять колокола с Одигитриевской церкви. Злы были на Смоленск, выбитый из их рук полтораста лет назад. Все так. Но снова: это и есть наша история. Около ста пятидесяти лет Смоленск был западным городом, и смоляне продолжали пользоваться некоторыми привилегиями и после того, как город снова был возвращен России в 1654 году. Многие шляхтичи так здесь и остались. Один из них, Григорий Плескачевский, в 1628 году получил от короля Сигизмунда поместье Смоленского уезда Долгомостского стана в пустоши Полуэктовой. Пустошь Полуэктово в дальнейшем была переименована в урочище Плескачи. В начале уже 19 века однажды пришел в гости к обедневшему крестьянствующему дворянину Митрофану Плескачевскому один знакомый и рекомендовал своего спутника, молодого кузнеца, так: «Пан Твардовский». И сей пан в тот же раз высмотрел свою невесту среди дочек Плескачевского, Марию. И все мы знаем, чем обернулась эта история, какой дар поднес нам, смолянам, и всем русским этот союз. Корни Александра Твардовского по матери точно польские. А по отцу, возможно, белорусские.

Ну, вот, скажут, приплел сюда даже Твардовского. Так ведь здесь не воля какого-то автора действует, а история. Она же врезала в пространство нашего города и этого рыцаря — костел.

Стоит ли говорить, что умерщвлять его и дальше, значит причинять ущерб и всему «телу», да и не только телу. На мыслимой, духовной, сердечной карте города, которая, наверное, есть у каждого смолянина, костел вписан строгим узким силуэтом. И погубить его — значит нанести сердечный урон. Неужто некие силы именно об этом и заботятся? Ну, в таком случае, это недруги тысячелетнего города, и нам с ними никак не по пути.

Владислав Кононов,
начальник департамента Смоленской области по культуре и туризму:

— Здание костела находится в федеральной собственности, соответственно, собственник и вправе решать вопрос его дальнейшего использования. При этом костел является памятником архитектуры регионального значения и нас, безусловно, беспокоит его нынешнее состояние. Фактически это здание капитально не ремонтировалось с момента постройки, то есть с 1896 года. Проводились лишь локальные ремонты — после Великой Отечественной войны, потом в годы, когда здание находилось в пользовании Государственного архива Смоленской области. Мы предпринимаем меры, чтобы в ближайшее время начать реставрацию здания костела. Памятник, повторюсь, находится в федеральной собственности, поэтому и средства на ремонт необходимо привлекать из федерального бюджета. Алгоритм получения этих средств известен — необходим пользователь объекта, необходима подготовка проектно-сметной документации на ремонт и подача заявки в министерство культуры. Собственно, этим сейчас и занимаемся.

© Группа ГС, Ltd. All rights reserved.

При перепечатке материалов обязательна активная ссылка http://smolensk-i.ru/088/03