Восстание Смоленска

Смоленское восстание 1440 года и в советское, и в постсоветское время не получало какого бы то ни было широкого освещения ни в научной или художественной литературе, ни в публицистике. И если во времена существования СССР это можно было бы в какой–то степени объяснить нежеланием ненароком обидеть «братскую Литву», то отсутствие серьезных, глубоких и, главное, широкодоступных материалов, посвященных этому событию в современной 25–летней истории России раскрывает, по–видимому, основную причину этого «умалчивания» — практически полное отсутствие достоверных исторических документов.

Малоизученный конфликт

Великая Смоленская замятня — малоизученный конфликт, рассматривающийся в научной литературе в рамках более широких сюжетов: в связи с историей Смоленска и Смоленской земли, городов и городских восстаний на Руси. Не существует единого мнения даже об основных причинах этого восстания: по мнению одних ученых, оно свидетельствовало о стремлении смолян отделиться от Великого княжества Литовского, по мнению других — об их недовольстве неучастием в общегосударственной политической жизни этого самого княжества.

Страница Супрасльского списка, 1519 г.

Основным источником о смоленских событиях 1440 года для нескольких поколений историков остается летописная запись, составленная вскоре после этих событий их очевидцем в Смоленске. В виде, наиболее близком к первоначальному, рассказ о Смоленском восстании сохранился в двух списках первого летописного свода Великого княжества Литовского («белорусско–литовского») — Супрасльском 1519 г. и Слуцком (Уваровском) первой половины XVI в. Причем первый источник в целом передает первоначальный текст полнее и точнее.

Укрощение Витовтом Великим

Впервые Смоленское княжество было присоединено к Великому княжеству Литовскому в результате похода Витовта 1395 года. Это быстро нашло отражение в литовской сфрагистике: на большой печати Витовта наряду с гербами Виленской, Трокской и Луцкой земель появился идущий на четырех лапах медведь — герб Смоленской земли.

Затем последовал короткий (1401–1404 гг.) промежуток независимости Смоленска от литовского владычества под княжением Юрия Святославича.

Однако в 1404 году Витовт вторично подчинил Смоленскую землю своей власти. По летописному сообщению, великий князь Литовский «въ Смоленьске свои наместники по-сади и Ляхи посажа, и тем Ляхомъ предасть градь дръжати» («Ляхи» могут здесь означать как поляков, так и католиков вообще).

Герб Смоленской земли из гербовника «Armonial Gymnich», 30–е годы XV века

Витовт неоднократно появлялся в Смоленске: достоверно известны как минимум три его визита: в 1411,1423 и 1427 гг. Во время таких приездов великий князь встречался с иностранными послами, вершил суд, осуществлял пожалования и принимал дары от местного населения. При Витовте были установлены повинности Смоленской земли в пользу великокняжеской власти, в число которых входили уплата ежегодного налога и предоставление подвод.

На Смоленщине, как и в других литовских регионах, Витовт широко практиковал раздачу земли боярам. В 1440 году, согласно летописному рассказу о Смоленском восстании, обладание «селами» было типичной особенностью местного боярства. Возможно, пожалования от Витовта получали и смоленские местичи (мещане) — верхушка городского населения, своим благосостоянием обязанная торговле. Так что неудивительно, что при жизни Витовта Великого (а скончался он в октябре 1430 года) жители Смоленска не выказывали особых недовольств существующим положением дел.

Голод и политические распри породили смуту

События, разыгравшиеся в Смоленске ранней весной 1440 года, были спровоцированы ситуацией в политическом центре государства.

20 марта в полуостровном замке в Троках заговорщиками был убит великий князь Литовский Сигизмунд Кейстутович. Узнав об этом, смоленский воевода, литовский пан Андрей Сакович, незамедлительно привел смолян к присяге («целованию»). Они обязывались сохранять верность воеводе, а впоследствии признать великим князем того, кого посадят на виленский престол. Присягу принесли смоленский епископ Симеон, «и князи, и бояре, и местичи, и черныя люди».

В самой же Литве тем временем уже развернулась борьба за престол: сын убитого Михаил Сигизмундович контролировал островной (малый) Трокский замок, а убийцы Сигизмунда рассчитывали передать престол Свидригайлу Ольгердовичу. Третья группировка знати, в итоге взявшая верх, не поддержала ни одного из претендентов, а пригласила из Польши Казимира Ягеллона — малолетнего сына покойного польского короля Владислава II Ягайла.

Таким образом, обстановка в самом центре Великого княжества Литовского в то время была крайне нестабильной, что, как обычно, давало реальную почву для возникновения всяческих смут в провинциях.

Помимо этого, одной из причин восстания, несомненно, стал страшный голод 1435–1436 и 1438–1439 гг. По словам смоленского летописца, «четвертка жита тогды была под две копе грошей». Находились люди, готовые выложить такую большую сумму денег за еду, но большинство местных жителей позволить себе такого не могло и умирало от голода. Естественно, это настраивало широкие круги смолян против представителей более состоятельных слоев населения… Всего через несколько дней после присяги, 30 марта («по Велице дни на святой недели в среду»), «черныя люди» — ремесленники, как уточняет летописец, — решили выгнать воеводу из города и, вооружившись, зазвонили в колокол. На колокольный звон, очевидно, собрались смоляне, проживавшие в городе или его ближайших окрестностях. Из летописного рассказа следует, что столкновение восставших с боярско–дворянским войском Андрея Саковича произошло в тот же день. Смоленский воевода немедленно принялся совещаться с местными боярами. Они восприняли выступление «черных людей» как направленное против администрации и бояр и посоветовали Андрею Саковичу приказать вооружаться его дворовым людям. После этого конное войско Андрея Саковича, вооруженное копьями, сразилось с восставшими «черными людьми» и одержало победу.

Несмотря на одержанную победу, в ту же ночь Андрей Сакович с женой и смоленские бояре выехали из города и направились в Литву. Видимо, в Смоленске они не чувствовали себя в безопасности, а, возможно, рассчитывали получить военную помощь от литовских князей и панов.

Восстание «черных людей»

Кто же такие были эти «черные люди», учинившие большую смуту, какими ресурсами они располагали и на что рассчитывали?

Во всех источниках о средневековом Смоленске «черные люди» упоминаются отдельно от местичей (мещан). Есть и такие документы, в которых местичи или мещане упоминаются, а «черные люди» — нет. Поэтому можно сделать вывод, что смоленские «черные люди» — низший слой полноправного населения города. Летописец уточняет состав восставших в 1440 году «черных людей» — «кузнеци, кожемяки, перешевники, мясьники, котельники».

Витовт Великий

Вооружение «черных людей» соответствовало их социальному и экономическому положению, то есть было незамысловатым, но, тем не менее, довольно эффективным. «… и наредилися во изброи и со луками, и со стрелами, и с косами, и зь секерами». Отсюда видно, что восставшие понимают, с кем будут иметь дело, и знают толк в боевых действиях. Пока всадники со своими копьями не приблизились на расстояние ближнего боя, их удобно обстрелять из луков; когда же это произошло, косами можно бить по ногам коней. У восставших есть доспехи («изброи») и оружие, но относительно доступное и распространенное. Луки и стрелы, при помощи которых охотились; секиры — не обязательно боевые: в качестве боевой секиры мог использоваться топор, бывший в каждом хозяйстве, тем более что и сам он нередко назывался «секирой». То же самое относится к косам: так называли и оружие, и общеизвестный предмет хозяйственного инвентаря.

Монеты правления Витовта Великого

Летописец не отмечает у восставших таких дорогостоящих предметов вооружения, как мечи или сабли, не упоминает он и о наличии у «смутьянов» коней. А вот смоленские бояре и дворовые люди Андрея Саковича выступают конными, — и это явное превосходство, которое, по всей видимости, и позволило им рассеять восставших. Ну и, наконец, «черные люди» были достаточно многочисленны, раз Андрей Сакович и смоленские бояре покидают город, даже несмотря на одержанную над ними победу.

Недолгая вольница и последствия бунта

Какие цели преследовали восставшие? Ответить на этот вопрос сложно, так как имеются лишь немногочисленные факты, изложенные враждебно настроенным летописцем. Ничего не известно ни о политических настроениях восставших, ни о выдвигаемых ими экономических или каких–то иных требованиях. Поскольку выступление было стихийным, очень вероятно, что действовал знаменитый принцип Наполеона: «Нужно сперва ввязаться в бой, а там видно будет». Их цели могли меняться по мере развития событий и появления новых факторов. События, предшествовавшие восстанию и разыгравшиеся с его началом, свидетельствуют, что восставшие не просто выступали против бояр или за сохранение «городских вольностей», но намеревались «отложиться» от Великого княжества Литовского. На это довольно ясно указывает тот факт, что после бегства смоленской знати восставшие не стали обращаться ни к претендентам на литовский престол, ни к литовским панам и князьям, ни к польскому королю, а самостоятельно пригласили к себе сначала одного, а затем другого князя.

Казимир Ягеллон

Покидая Смоленск, Андрей Сакович оставил в Смоленске свое «доверенное лицо» — маршалка Петрыку. Но участь его оказалась крайне незавидной: получившие фактическую власть восставшие утопили Петрыку в Днепре «и посадиша собе воеводу в Смоленску князя Андрея Дмитриевичь Дорогобужького».

Новый смоленский «воевода» происходил из тверской ветви Рюриковичей. Его приглашение объяснялось тем, что он княжил в Дорогобуже, находившемся в Смоленской земле восточнее Смоленска, и был ближайшим соседом смолян. Андрей Дорогобужский появился в Смоленске в апреле, а покинул город не ранее июля: в это время там, скорее всего, появился Юрий Лугвеневич, княживший в Мстиславле.

После того, как 29 июня 1440 года Казимир Ягеллон был провозглашен великим князем Литовским, смоленские бояре попытались вернуться в Смоленск, но в город их не пустили «черные люди». Смоленской знати пришлось разъехаться по своим имениям, где они приступили к активной подготовке подавления мятежа.

Силы местных бояр явно превосходили военный потенциал Андрея Дорогобужского. Видя все это, восставшие смоляне обратились к знакомому им князю Юрию Лугвеневичу. Мстиславское княжество соседствовало со Смоленской землей и значительно превосходило владения Андрея Дорогобужского. Значит, и военный потенциал Юрия Лугвеневича был намного выше. Чтобы укрепить свои позиции и ликвидировать напряженность в новых владениях, он приказал арестовать смоленских бояр, а их имения раздал своим боярам. Вдобавок к Мстиславлю и Смоленску Юрий, по сообщению Новгородской первой летописи, захватил еще и Полоцк с Витебском. Как и в других областях своего княжения, в Смоленске он стал «оспадаремь», то есть полноправным правителем, а не просто воеводой. По–видимому, Смоленск стал его главной резиденцией: здесь он летом 1440 года принимал Симеона Суздальского. Вполне возможно, планы Юрия простирались еще дальше — на великое княжение в Литве.

Успехи Юрия Лугвеневича длились недолго. Трудные времена для него настали уже осенью того же 1440 года, когда Смоленск осадило литовское войско. Правда, первое противостояние с ним закончилось в пользу князя Юрия, но вскоре окончательно (на тот исторический момент) решилась судьба и Смоленска, и самого Юрия Лугвеневича: во время второго похода литовских панов он бежал в Москву, а Смоленск был подчинен власти Казимира Ягеллона. Таким образом, смоленское восстание 1440 года потерпело неудачу. Тем не менее, оно принесло определенные плоды.

Между маем и июнем 1447 года Смоленская земля получила от Казимира особый привилей. По этому документу смоленские «горожане» освобождались от важных налогов и повинностей, смоленским боярам подтверждалось их исключительное право держания волостей. К Смоленску возвращались волости и люди, изъятые из его ведения Витовтом и Свидригайлом, а права наместника ограничивались. Даже если некоторые нормы смоленского привилея 1447 года на практике не соблюдались и были декларативными, такая декларация много значила для местного населения. Важным был сам факт выдачи такого привилея, в котором монарх напрямую обращался к своим подданным.

Противоречия интеграции

Восстание 1440 года показало противоречия интеграции Смоленской земли в состав Великого княжества Литовского.

С одной стороны, великокняжеская власть принимала достаточно разносторонние меры для способствования этой интеграции. Несмотря на ограничения прав православной знати по сравнению со знатью католической, смоленские бояре уже в 1440 году ассоциировали себя не просто с тем или иным великим князем, но с Литовским государством и его представителем — воеводой. С другой стороны, в Смоленске еще была жива память о независимости, и в случае социального конфликта это создавало угрозу для позиций Литвы в этом регионе.

Но нельзя отрицать того, что событиям 1440 года способствовало определенное стечение обстоятельств. Резко и внезапно ослабла политическая власть в центре Великого княжества Литовского. Попросту говоря, в тот конкретный исторический момент там стало «не до окраинного Смоленска». А в непосредственной близости от нашего города оказались владения князей, готовых взять под свое крыло мятежный регион. Но стоило этим условиям измениться, как Смоленск вернулся под власть Литвы.

Благодаря политике интеграции отдаленного региона, продолжившейся в благоприятной обстановке правления Казимира Ягеллона, через сравнительно небольшой промежуток времени не только смоленские бояре и мещане, но и «черные люди» уже прочно ассоциировали себя с Великим княжеством Литовским и не искали себе «господаря» за его пределами.

Смоленск — Литва? Отнюдь!

В августе 1514 года после нескольких предшествовавших неудачных попыток Смоленск был взят войском великого князя московского Василия III. Таким образом, «под Литвой» наши далекие предки находились более века. О том, много это или мало, и какой след это столетнее «сожительство» могло оставить и оставило в сознании последующих поколений, довольно показательно говорит такой нюанс.

В начале 80–х годов прошлого века автору этих строк довелось как–то проехаться на поезде из Москвы в Вильнюс. Моими соседями по купе оказались два молодых литовца. Настроены мы были друг к другу дружелюбно, однако тема «национального вопроса в СССР» все же была затронута в одной из бесед. Литовцы честно признали, что русских у них любят не очень, особенно в Каунасе, но опасаться мне нечего, поскольку эта «нелюбовь» практически никак не проявляется (европейцы все–таки!).

— Вам, москвичам, нечего бояться! — сказал один из них.
— Я не москвич вообще–то, — признался я.
— А ты откуда?
— Из Смоленска…
Мои попутчики дружно рассмеялись.
— Так какой же ты русский?! Смоленск — это Литва!
Как говорил товарищ Сухов: «Ну, это вряд ли!»