Поэт в эпоху преувеличений

интервью опубликовано в журнале «О чем говорит Смоленск» (№11 от 25 июня 2012 г.)

O чем можно разговаривать с поэтами? Смотря с какими. Есть поэты, витающие в облаках и слабо представляющие себе реалии повседневной жизни. С ними, мне кажется, нужно беседовать только в случае крайней необходимости, дабы не отвлекать от эфемерных, выдуманных ими самими миров. А есть поэты, обладающие жестким структурированным логическим мышлением, абсолютно трезво и здравомысляще оценивающие действительность, в которой волей–неволей приходится жить. И это, впрочем, нисколько не мешает им быть тонкими лириками и находить единственно верные пронзительные слова и мысли, которые суть поэзия. С такими поэтами можно говорить обо всем на свете. Сегодня гость нашей рубрики Раиса Ипатова. Именно такой смоленский поэт.

— Раиса Александровна, как вы считаете, исчезнут ли через какое–то время традиционные бумажные книги?

— Вообще говоря, не хотелось бы. Но их количество будет уменьшаться, пока книги не статут раритетами. Я имею в виду будущее не сегодняшнего и не завтрашнего дня, а вообще, перспективу. Мы же все понимаем: нажал на клавиатуру и получил ответ на любой вопрос. Правда, степень достоверности этих ответов порой бывает достаточно сомнительна, но тем не менее. Иногда под видом текстов, принадлежащих Сидорову, в интернете печатается Петров назло Сидорову. Мне приходилось сталкиваться даже с текстами, приписываемыми Пушкину, которых на самом деле нет в природе.

— Не секрет ни для кого, что в СМИ поэзии сейчас уделяется намного меньше внимания…

— Давайте будем откровенны до конца — у нас в региональных СМИ внимания поэзии не уделяется вообще.

— На предложение напечатать стихи редакторы смотрят…

— Как на диагноз. Дескать, вам уже пора провериться.

— Что случилось?

— Я полагаю, здесь просматриваются две тенденции. Первая — это коммерциализация всего. Понятно, что гонораров нет, но эту же печатную площадь можно продать. Или даже, не продавая, кого–то на ней воспеть, и он будет тебе благодарен. Кор–р–р–упция с тремя «р»…

— Она и поэзии коснулась?

— Она коснулась всех сфер жизни, независимо от того, перемещаются материальные ценности или нет. И второе. Какой толк от стихов? Какой толк от поэтов? Они же ведь призывают к чему? Они призывают к доброму и вечному, а у нас циничное и мгновенное. Зачем быть добрым? В жизни торжествуют зачастую не те, кто достоин этого. Достойные люди — тихие, у них нет ни блогов, ни сайтов в интернете, они пришли в этот мир в одиночестве и уйдут в безвестности. Зачастую это совершенно не справедливо. Одновременно степень общественного внимания, если она существует, явно преувеличена поэтами, вокруг которых есть некое роение.

— Но, казалось бы, чем реже встречается явление (в данном случае поэзия), тем востребованнее оно должно быть. Существует даже мнение, что поэтов должно кормить государство.

— Вы знаете, если поэты не относятся к незащищенным и малоимущим слоям, то кормить их государство не должно. Эта идея мне не нравится, потому что если станут кормить, то и от тебя чего–то будут ждать. Ты накормлен, сыт, выспался — работай. И если у нас начался такой глубокий разговор, то могу сказать, что в советское время многих кормили и подкармливали для того, чтобы они воспевали чьи–то деяния, не всегда угодные стране, людям, но угодные каким–то идеологиям, а — в конце концов — частным интересам. Я к этой кормушке отношения не имела. Вступила в Союз российских писателей в 1991 году. То есть, плакать о тех благах мне не пристало, поскольку их у меня не было. Конечно, мы теряем одну важную субстанцию — молодость. Если ты не попал вовремя в число молодых поэтов, то сейчас, несомненно, в силу возраста в литературную среду труднее вписаться. Получается, что был потерян вектор возможности дополнительного успеха. Может быть, я не впервые это говорю, но наше поколение оказалось переходным во всех смыслах.

— Но темы молодежной и, скажем так, более зрелой поэзии часто просто полярны, стоит ли ради некой сегодняшней конъюнктуры пытаться соответствовать неким сиюминутным трендам?

— Я бы сказала, что это два параллельных потока: молодежная литература и то, чему служу я, независимо от того, как к этому относится общество. Знает ли общество вообще, что я служу литературе? Может, и не знает.

— А должно знать?

— Да нет, не должно.

— Но хочется, чтобы знало?

— У меня заболевание под названием «претензии и обиды» наблюдается в легкой форме.

— Это касается только поэзии или всего окружающего мира?

— Грустно, что свойство поэзии — в малом объеме формулировать очень важные для души истины — не востребовано. Это характеризует уровень культуры. Но понятие «культура» у нас фигурирует только в предвыборных платформах. Как только человек получает заветный пост, он это слово просто перестает употреблять, не говоря уже о каком–либо внедрении этого понятия. А зачем? Страшное заблуждение. Мы же сейчас имеем доступ ко всему. Даже не зная иностранных языков, можно смотреть любой канал. Я, например, это очень люблю. Мне нравится наблюдать, как программы строятся. Что у нас в стране есть? Телеканал и радио «Культура», радио «Орфей»… Все. А там — радио «Моцарт», радио «Бетховен», бесчисленное множество других. Пожалуйста, двадцать четыре часа в сутки наслаждайся.

— Вряд ли это коммерческие проекты.

— Абсолютно не коммерческие, там нет ни секунды рекламы.

— Значит, кто–то сознательно идет там на эти беззаветные траты. У нас, получается, этого сделать некому.

— Зато есть какая–то вера в чудо, присущая россиянам. Вера в то, что можно лежать на печке, ничего не делать, но чудо все равно произойдет. Не знаю, футбольный ли вы болельщик…

— В эти дни все — футбольные болельщики.

— Это история недавнего матча «Россия — Греция».Ты же хотя бы в направлении ворот беги, боже мой, хотя бы перемещайся. Футбол ведь отражение всех сфер жизни. Смотрела этот матч и решила: какая страна, такой и футбол.

— Но мы бы им простили проигрыш, если бы команда костьми легла, если бы мы видели, что наши футболисты умирают на поле.

— Вот в Греции тяжелое экономическое, моральное и всяческое другое положение. И кто–то из греческих футболистов, давая интервью, сказал, что, мол, в стране сейчас так мало радостей, что мы хотим порадовать греков хотя бы своим футболом.

— Значит, у нас в стране радостей хватает, нам дополнительные поводы для празднования ни к чему.

— Радостей хватает только у футболистов, которые не хотят ничего делать, в том числе и радовать нас. Футбол — это не менее интересная тема, чем поэзия.

— Хорошо, вернемся к поэзии. Что делать сегодня молодым, начинающим? Считается, что сейчас пробиться легче, чем раньше. Пиши, выкладывай в интернет, и тебя обязательно заметят. С другой стороны, раньше были поэтические объединения, специализированные издания.

— Если человек может не писать — счастья ему, пускай не пишет. Но если он продолжает писать, то тут два варианта: либо он талант, либо графоман. Других вариантов нет. Вот вы говорите о советском прошлом, но загляните еще в более далекое прошлое, не советское. Во времена, когда книги издавали гении. Как это было? За свои деньги, по подписке и очень маленькими тиражами. Вот ответ на вопрос, как пробиться. Эта проблема сейчас остро стоит не только перед начинающими. Я, к примеру, тоже думаю, каким образом издать практически готовую к печати книгу. Это стихи для детей от трех до восьми лет. Совершенно потрясающий художник и мой друг Маргарита Волкова ее рисует, книга получается с точки зрения красоты удивительной. Размышляю: вот некоторые люди дарят детям яхты, автомобили и коттеджи, почему не подарить ребенку книгу?

А что касается литературных объединений, они есть. Одним из них я руковожу. Называется оно «Среда», не как день недели, а как пространство. Пространство не только территориальное и временное, но и пространство питающее. Работает объединение при Смоленской областной юношеской библиотеке. Нас немного, но это люди от десятиклассника до пенсионера.

— Любой человек с улицы может прийти и поделиться тем, что он написал?

— Любой человек может прийти, а потом… уйти, если ему захочется (что и происходит порой). Однако был и остается некий костяк. Говоря о литературном будущем своих коллег, не хотела бы никому давать каких-то авансов, но уверена: несколько человек придут к изданию своих книг. Когда? Может быть, в будущем году, может быть, через пять лет...

— Пришедший к вам человек может рассчитывать на то, что услышит о своих стихах правду, может быть, не совсем приятные, но честные слова о своем творчестве?

— В нашем литобъединении с первого мгновения отсутствует пропасть между руководителем и участниками. У нас есть два замечательных куратора — библиотекари Галина Ивановна и Ольга Вениаминовна, которые нам очень помогают, благодаря им используется очень современный инструмент — сайт библиотеки. Там отражается все, что происходит в «Среде». Мы, собираясь, всегда сидим за одним столом. Уже это создает ощущение особой атмосферы. Нам бы побольше успехов чисто литературных, но когда мы в мае праздновали наш первый день рождения, и люди по моей просьбе говорили, что с ними произошло за этот год, оказалось, что многие продвинулись как личности, что они возросли в понимании каким должен быть человек. А человек пишущий должен чувствовать большую ответственность, чем человек читающий.

— Писали бы, если б знали, что никто кроме вас не прочитает написанное?

— Разумеется. Многие часто рассказывают, как им было тяжело, как они всегда писали, невзирая ни на что. И это действительно так. Вы же знаете мой путь. Я никогда не была на вольных хлебах. После школы работала, к тому же училась на вечернем в энергоинституте, а после на заочном в Литиституте. Была инженером–программистом, потом пятнадцать с половиной лет каторжного труда на смоленском телевидении.

— Каторжного?

— Ну конечно, он никак не прибавлял вдохновения для литературных занятий. Только в отпуске или в ущерб своему сну могла что–то писать. Но где бы я ни работала (а у меня было всего два места работы: НИИ машиностроения и ГТРК «Смоленск»), я работала с чувством ответственности. Это может подтвердить любой человек, независимо от того, негативно он ко мне относился или позитивно. Честно говоря, я была бы ответственным человеком в любом деле. Если бы, например, чинила башмаки, то точно прибивала и приклеивала бы набойки так, чтобы не отлетали при первом дожде.

Я убеждена в том, что поэт — это не обязательно человек, который пишет стихи. Поэт — это человек, который цветы выращивает, который любит птичье пенье, который просто прогуливает свою собаку и смотрит на нее с любовью. Поэт — это не создатель текстов, а обладатель определенного восприятия. Думаю, что даже человек в возрасте, полуграмотный, если так сложилось, он тоже может быть поэтом. Понимаете?

— Это очень широко.

— Я имею право так широко мыслить. А, в сущности, Пушкин называл себя литератором, поэтому мы тоже уж, как максимум, литераторы.

— Как–то вы сказали, что проза — занятие серьезное, значит ли это, что поэзия — занятие несерьезное?

— Это было сказано в контексте, и там была самоирония. Она вообще мне свойственна, если вы заметили. Люди обычно подшучивают только над другими, и когда ты в состоянии подшутить над собой, причем публично, это очень похвально: можете даже не кидать в меня камешек, я уже булыжник в себя запустила!

— Раиса Александровна, скажите честно: что вы думаете о современной жизни?

— У нас эпоха преувеличений. Например, политики преувеличивают свое значение в нашей жизни. Если бы политики занимались тем, чем они должны заниматься по Конституции, то мы бы и не знали, что они едят, что они пьют, с кем и куда поехали. Им нужно просто заниматься проблемами благоденствия народа, а у нас к политике слишком много общественного интереса.

Вот я лично вообще хотела бы не знать ничего о политике. Если оперировать терминами систем управления, то политика — некий черный ящик. На входе — дела, на выходе — хорошая жизнь для народа. Как власти это будут осуществлять — их проблема. А нас в очередной раз извещают, что некто кому–то, наверное, дал столько–то миллионов, а тот, возможно, их взял. Казалось бы, из череды подобных скандальных событий те, кто у руля и, значит, находятся в зоне риска, должны делать некие выводы. Если не прозорливые, то хотя бы логические. Но как технарь отмечу, что логические действия у нас не распространены.