#2 (70)
11 февраля 2013

Весна судьбы моей

Машина времени

В декабре 2012 года мы выпустили номер журнала «О чем говорит Смоленск» с ностальгическим заголовком «Рожденные в СССР. Простые истории из жизни великой страны» на обложке, приуроченный к 90–летию образования Советского Союза. В нем, помимо прочего, упоминались будни смоленского комсомола. Буквально через несколько дней на редакционную почту пришло электронное письмо от заведующего музеем истории молодежного движения Смоленщины Валентина Семенова. «К сожалению, сегодня более–менее достоверных сведений по истории комсомола крайне мало, поэтому каждая публикация очень важна, — написал он. — Я общался с десятками, скорее даже с сотнями ветеранов ВЛКСМ, которые рассказывали мне очень много хорошего, да и плохого в том числе. Вместе с Домом молодежи мы издали целую книгу таких воспоминаний («Так это было. Смоленский комсомол 1960–80 годов в воспоминаниях современников»). Прошу опубликовать воспоминания вашего коллеги, широко известного в Смоленской области журналиста Михаила Великанова о своей комсомольской юности».

Летом 1979 года меня, корреспондента газеты «Рабочий путь», пригласили на семинар очеркистов Нечерноземья в город Ярославль. После жарких дискуссий, обмена опытом, учебы, путешествия по Волге и некрасовским местам решил на денек–два остановиться в Москве. Сразу же отправился к давнишнему другу, сменовцу–земляку, Павлу Сергеевичу Ульяшову*.

В то время Павел работал в «Литературной газете», заведовал отделом литературы народов СССР. Попал я в довольно неловкую ситуацию. Коллектив отмечал день рождения заместителя главного редактора В.В. Бонч–Бруевича (приемный сын соратника В.И. Ленина). Павел стал тащить меня в кабинет юбиляра, а я как мог отбивался, пока не зашел Владимир Владимирович. Узнав о моем сопротивлении, взял под руку:

— Ох, уж эти провинциалы, воспитанные Достоевским. Никаких отказов!

Так я оказался в шумной компании писателей, критиков и журналистов одной из самых престижных газет брежневской эпохи.


На следующий день с Павлом снова пошел в редакцию «Литгазеты». Мне предложили должность специального корреспондента. Голова закружилась. Мог ли я об этом мечтать!

В «Рабочем пути» я сразу же взял отпуск и махнул в Хиславичи к родителям. Надо было перевести дух и собраться в Москву.

Через несколько дней дома раздался звонок. Меня на месте не было. Звонил первый секретарь обкома ВЛКСМ В.И. Атрощенков. Он сказал матери, чтобы я «по всей форме» к десяти, в понедельник предстал пред светлыми очами первого секретаря обкома партии И.Е. Клименко.

Не успел я переступить порог отчего дома, мать меня испуганно спросила:

— Что ты там натворил?

Догадаться было нетрудно. Примерно за год меня, работника областной партийной газеты, неожиданно возвратили в комсомол, избрали членом обкома ВЛКСМ.

Ехал я в Смоленск с настроением подавленным. Предчувствие, что о «Литературной газете» придется забыть, не покидало всю дорогу. Лозунг «Партия сказала: «Надо!» — комсомол ответил: «Есть!» был не пустым звуком. Это сегодня вчерашние безропотные функционеры изображают себя героями–диссидентами, будто у всех отшибло память и можно сочинять небылицы. Видели бы вы их в августе 1991 года, испуганных, жалких и убогих, отрекавшихся от прежней жизни, прилюдно сжигавших партийные билеты, коленопреклоненно присягая новой власти. Бог с ними…

В первой приемной меня уже ждали секретарь обкома партии В.Е. Титов и В.И. Атрощенков. Василий Егорович оглядел меня с ног до головы (вольностей в одежде не допускалось), произнес:

— Все в порядке, пошли.

Иван Ефимович Клименко усадил меня рядом за длинный стол заседаний и без предисловий минут десять говорил о молодежных проблемах. Все это время я сидел, как на иголках: спросит или не спросит о моем согласии. Увы, Иван Ефимович встал, протянул руку, повернулся в сторону В.Е. Титова и В.И. Атрощенкова и тихо произнес:

— Отправляйте сегодня же.

Вечером я уехал в Москву на утверждение в ЦК комсомола.

Что ж, может и в самом деле Бог любит троицу. В третий раз я переступил порог самой дорогой журналистской семьи — редакции областной молодежной газеты «Смена»! До службы в армии я заведовал отделом пропаганды и культуры, после службы — отделом комсомольской жизни, теперь предстояло отвечать и за себя, и за коллектив, и за газету.

С первого дня окунулся в родную стихию. С моими старыми друзьями Женей Щербаковым и Володей Смирновым, опытными журналистами, стал думать об омолаживании редакции. Мое возвращение совпало с неизбежным, но болезненным процессом смены поколений. Так сложилось, что «Смена» в прямом и переносном смысле на протяжении всех лет своих выполняла роль поставщика кадров для «Рабочего пути». Молодой человек приходил в «Смену», постепенно набирал силу и уходил во «взрослую» газету. В «Рабочий путь» забирали, разумеется, лучших. Жаль, что эта рациональная традиция потеряна. Настоящим журналистом в ВУЗе не станешь, необходима редакционная школа. Меня в последнюю очередь, например, интересовало, что человек окончил — была бы Божья искорка.

Постепенно сложился дружный и работоспособный костяк: Володя Смирнов, ставший моим замом, Рита Сивакова, Ира Калиновская, Лида Костюченко, Леша Персиянцев, Валера Олешковский и наш мэтр фотожурналистики Валера Ковалев, к тому времени неоднократный лауреат Всесоюзных и международных конкурсов.

Мы возродили при редакции школу юнкоров. К нам потянулись школьники, студенты, рабочие, вчерашние солдаты. Словом, постепенно формировался резерв. Пройдя взыскательные испытания, в коллектив влились совсем молодые Коля Гошко, Миша Пашков, Юра Шапиро, Султан Умаров, Валера Воробьев, Виталий Сергеенков, Петя Привалов, Света Бельтюкова, Надя Кустова, Валера Москалев. Почему я называю их имена? Потому что редактор ничего не значит без сильного творческого коллектива, тем более, что молодежная газета имеет свою специфику. Бог не пошлет вам готового журналиста, важно не проглядеть в начинающем внештатном авторе его индивидуальность, помочь ему раскрыться.

Впрочем, было два исключительных случая, когда я рисковал и, как оказалось, не напрасно.

Ко мне в кабинет зашел застенчивый парень. Долго не мог толком объяснить, что привело его в редакцию. Я стал расспрашивать, где учился, где работал. Оказалось, что мой собеседник, вчерашний солдат, только что вернулся из Афганистана. Тогда еще было запрещено писать о земляках, воевавших в чужой стране.

— А что умеешь? — спросил я.

Он робко, почти по–детски пожал плечами:

— Хочу попробовать себя в газете…

Я не стал давать каких–либо заданий, взял лист бумаги, протянул и сказал:

— Пиши заявление, с завтрашнего дня начнешь работать корреспондентом «Смены».

Никогда бы в тот момент не пришло мне в голову, что передо мной сидит будущий замечательный писатель Олег Ермаков, автор афганских рассказов и романа «Знак зверя», обошедший Европу.

Второй случай еще более авантюрный. Как–то по делам приехал в Рудню. Вечером навестил старшего друга Петра Артемьевича Шпакова, замредактора местной газеты, человека удивительного, журналиста от Бога. Посидели у него на кухне. И вдруг с какой–то грустью он стал говорить о детях: дескать, с сыном проще, мужик все–таки, окончил институт физкультуры, работает тренером, а вот с младшей проблемы, вдолбила себе в голову, что должна стать журналистом, поехала на журфак МГУ, не добрала баллов. Куда ее теперь?

— А где она? — спроси я.

— Да вон во дворе с девчонками бегает.

— Вот что, Петр Артемьевич, — ошарашил я коллегу, — давай собирай дочку, не откладывая, забираю в «Смену», поживет в общежитии, а МГУ никуда не денется.

— Да ты что, это же областная газета, ей семнадцать лет.

— А мне сколько было, — парировал я, — когда меня приняли в районную газету?

Петр загорелся моей идеей, жена — ни в какую. Но когда появилась виновница жаркого спора и узнала, о чем речь, слезы ее всех примирили.

Через два года Люба Шпакова поступила в МГУ, успешно закончила факультет журналистики. Теперь живет в Москве, работает в престижном журнале.

В Смоленск Люба приезжает редко, Петр Артемьевич очень рано закончил земной путь, пришел на работу и…

Люба забрала мать в столицу. Теперь вижу свою талантливую ученицу очень редко, но каждый раз вспоминаю тот вечер, когда увозил ее в Смоленск.

* * *

Да, удел редактора молодежной газеты растить, лелеять птенцов и отправлять в большой полет. Впрочем, мне могут возразить: мол, а почему не принимать выпускников факультетов журналистики. А все просто: талантливые и со связями оседают в крупных изданиях, а те, что решили получить престижный диплом и не более, нужны ли?

После третьего курса к нам присылали студентов МГУ на практику. В основном избалованных столичных отпрысков. Писать они не умели и не хотели, знали, что влиятельные мамы и папы куда–нибудь пристроят. И я с ними расставался без сожаления. Правда, одна практикантка меня удивила. Она приходила в редакцию как на работу, требовала заданий, моталась по области. Словом, летом — в пору отпусков — оказалась, как никогда, кстати. Коллективу было жалко расставаться со скромной и трудолюбивой девушкой: ей ведь предстояло еще два курса пройти. Каково же было мое изумление, когда по прошествии двух лет она без предупреждения, писем и звонков появилась у меня в кабинете.

Пройдет время, и Наташа Коленникова станет известным журналистом, и уже на областном телевидении я буду во второй раз принимать ее на работу.

Не могу не сказать доброе слово о секретаре–машинистке Анне Алексеевне Бартош. Наша милая, светлая Бабушка, как мы ее звали за глаза, была в курсе всех редакционных дел, и каждого — от редактора до учетчика писем — держала под строжайшим присмотром. Глупостей мы делали немало, но их было бы во сто крат больше, не окажись в коллективе Анны Алексеевны. Виртуозная машинистка, с прекрасным литературным чутьем, исключительной грамотности, она буквально чистила наши погрешности и поругивала за небрежность и неряшливость. До войны Анна Алексеевна работала в штабе Белорусского военного округа. Была секретаршей у Уборевича, Жукова, Малиновского. И я при случае подтрунивал над первыми секретарями обкома комсомола: дескать, что у вас за кадры, у меня одна Анна Алексеевна с тремя маршалами работала, а теперь со мной.

Я не спроста называю имена своих товарищей по «Смене». Мне повезло, что все те годы они были рядом.

Любая газета не может быть авторитетной, если она лишена авторского актива. В мою пору вокруг «Смены» сгруппировались интересные, неравнодушные люди, каждый из них был занят своим делом, но в молодежной газете находил отдушину. И мы справедливо их считали членами своей семьи. В трудные минуты нас всегда поддерживал М.Е. Стеклов**, как высокопрофессиональный журналист и бывший работник обкома комсомола подсказывал темы, писал проблемные статьи. Активными авторами были члены Союза писателей А.В. Мишин, Ю.В. Пашков, Е.В. Максимов, Е.П. Алфимов, В.А. Звездаева, Р.А. Ипатова, А.С. Демченко, доцент пединститута М.И. Рабинович, профессор мединститута В.Я. Легчаев.

Своим духовным наставником мы считали члена общественного совета редакции Героя Советского Союза, доцента пединститута И.В. Королькова. Иван Васильевич часто приходил в редакцию и заряжал нас своей неиссякаемой энергией, остроумием, обогревал человеческим теплом.

Словом, внештатники были нашей надежной опорой.

Тираж газеты постепенно становился устойчивым. Уже на следующий год после моего прихода количество подписчиков приблизилось к тридцати пяти тысячам, при плане — тридцать. Наладились деловые отношения с горкомами, райкомами и комитетами комсомола. Большую помощь нам оказывал первый секретарь Смоленского горкома ВЛКСМ Саша Прохоров.


Мне удалось переломить некоторый снобизм коллег: дескать, мы сами по себе, эдакие независимые художники пера. А я с занудной последовательностью на каждой планерке вдалбливал: мы не только журналисты, но и плюс комсомольские работники. Обком ВЛКСМ и редакция — одно целое. Я до сих пор уверен, что преступное уничтожение мощной молодежной организации стало одной из причин развала молодежной прессы. Но в то время о подобном финале никто из нас не думал. Сейчас редакторов превратили в завхозов, доставал, им некогда заниматься творчеством. А тогда я понятия не имел, где находится бумага, где достать бензин для машины, как платить зарплату сотрудникам. Была государственная молодежная политика. Сегодня ее нет, есть демагогия, агрессивный либерализм, насаждающие безнравственность, индивидуализм, стяжательство и насилие.

На страницах «Смены» мы решительно выступали против подобных поползновений. И рос авторитет газеты. Письма мы получали мешками, и ни одно из них не оставалось без внимания. Им велся строгий учет. Это сегодня все печатные издания выходят с безответственным примечанием: «Редакция не вступает в переписку с читателями». Интересно, а для кого тогда выпускают эти экзерсисы? Для тех, кто заплатил за статью?

Для нас главным предметом журналистики был человек. Мы стремились раскрыть характер нашего современника, показать его труд, встать на защиту прав молодежи. Ежегодно проводили конкурсы на звание лучшего оператора машинного доения и механизатора. Лауреаты «Смены» получали призы, знаки ЦК комсомола, благодарственные письма космонавтов. У нас сложились добрые отношения со Звездным городком.

Одна из магистральных тем той поры — военно–патриотическое воспитание молодежи. Не случайно дважды, в Ереване и Киеве, «Смена» удостаивалась диплома I степени на Всесоюзных слетах походов по местам боевой, революционной и трудовой славы советского народа.

С улыбкой вспоминаю такой случай. В 1981 году Смоленщина готовилась отметить юбилей Советской гвардии. И надо же, весной в Ельню прилетели аисты и поселились… на вершине памятника первогвардейцам. В райкоме партии всполошились, что делать? Ведь ожидался приезд члена Политбюро, министра обороны, маршала Д.Ф. Устинова. Решили перенести аистов, приготовили столб, на котором предполагали разместить гнездо. Но ночью кто–то распилил столб на мелкие части. С фотокорреспондентом Валерием Ковалевым мы решили спасать птиц, к нам присоединился поэт Юрий Васильевич Пашков, тоже бывший сменовец.

Целый день мы провели у памятника, я брал интервью у ельнинцев, а Валера отщелкал не один метр пленки. 9 мая вышла «Смена» с нашим репортажем. На всю первую полосу мы поместили снимок. Информация эта потом обошла все центральные газеты.

На торжествах Дмитрий Федорович Устинов, увидев аистов, не удержался от похвалы:

— Молодцы райкомовцы, здорово придумали!

С тех пор прошло немало времени. Но каждую весну аисты прилетают на обжитое и священное место.

* * *

Разумеется, как и подобает молодежной газете, спортивная тематика занимала почетное место. И так получилось что мое возвращение в «Смену» совпало с долгожданным выходом футбольной команды «Искра» в первую лигу. Я был дружен с Джемалом Силагадзе, Володей Бабенко и Ромой Падурой. Они меня посвящали в свои дела футбольные, а мы в свою очередь — многочисленных болельщиков.

В разгар одного из сезонов у любимца смолян, капитана команды Володи Бабенко случился срыв, и его за нарушение спортивного режима отчислили из команды. Он пришел ко мне осунувшийся, растерянный:

— Я же без футбола погибну, как жить дальше?

И хотя у меня сложились хорошие отношения с главным тренером Л.В. Платоновым, он категорически отвергал мои просьбы. Что делать? Решили с Володей Смирновым обратиться к читателям: «Нужен ли «Искре» Владимир Бабенко?» Честно скажу, мы не ожидали такого потока писем. Писали рабочие и студенты, школьники и пенсионеры, девушки присылали свои фотографии. Мы публиковали наиболее интересные письма. Остальные складывали.

Перед началом сезона, ранней весной раздался звонок. Сердце Льва Васильевича оттаяло:

— Давай в субботу приходи на «Спартак», попаримся в баньке, попьем чайку, обсудим кое–что.

Я понял: наконец–то, мы достали руководство команды. И не ошибся.


На понедельник Лев Васильевич назначил комсомольское собрание команды:

— Приезжай, как решат ребята, так и будет.

На базу «Искры» в Колодню мы поехали вместе с Володей Смирновым и прихватили с собой два огромных мешка с письмами. Собрание проходило бурно, Володе досталось от товарищей по команде, но все выступившие просили руководство вернуть Бабенко в «Искру». Проголосовали единогласно. Я вручил Володе два мешка писем. Растроганный, он дрожащим голосом произнес:

— Отвезу родителям в Муром, пусть знают, какой я хороший.

Грустно сегодня это вспоминать, через несколько лет в автомобильных катастрофах погибнут замечательные ребята, прекрасные спортсмены: сначала Володя Бабенко, а немного позже — Джемал Силагадзе и вратарь, чемпион мира среди юниоров Саша Новиков. Они были верными друзьями «Смены».

* * *

Обо всем не расскажешь. Всякое случалось. Иногда подстерегали и горькие поражения, и досадные неудачи. Часто мы проводили рейды, особенно доставалось торговле и сфере обслуживания. На защиту жуликов иногда вставали матерые чиновники. Раздавались звонки с угрозами. Помню, мы наделали шуму после публикации корреспонденции «Кто последний с черного хода?» Она вышла накануне 7 ноября и разозлила тех, кто пользовался дефицитом. Шло неприкрытое давление и за разоблачение областной филармонии в спекуляции билетами во время гастролей «Песняров». Чистили меня за поддержку Молодежного эстрадного театра, его ненавидели чиновники от культуры. А мы продолжали защищать театр, к тому же в редакции работал заведующим отделом Валерий Москалев, один из руководителей труппы (ныне заслуженный артист РФ). На спектакли МЭТа собиралась большая аудитория, в огромных залах яблоку негде было упасть. Попытки закрыть театр ни к чему не привели.


Наши критические выступления у одних вызывали доверие к газете (об этом свидетельствовал приток писем), у других раздражение и ненависть. Дело прошлое, не обошлось без попыток освободить меня от работы. Но в ЦК ВЛКСМ за меня стояли горой. И назло недоброжелателям «Смены» меня включали в пресс–центры Всесоюзных комсомольских симпозиумов и в руководство прессой на Всемирном фестивале молодежи и студентов.

Но какое–то внутреннее предчувствие скандала меня не покидало. И интуиция не подвела.

Умер Владимир Высоцкий, и «Смена» сразу же откликнулась на его смерть. Публикации вызвали недовольство в верхах. Но газеты разметали, номера исчезали даже из подшивок.

В один прекрасный день у меня появился материал болгарского журналиста. Назывался он «Его высочество Высоцкий». Ничего особенного в нем не было, кроме признательности болгар таланту поэта и братской любви к русскому народу. Но главный цензор области усмотрел в статье «антисоветский дух». Мои долгие переговоры с обллитом ни к чему не привели.

Но прежде сделаю небольшое отступление. Сегодня много пишут в печати и говорят в электронных СМИ о советской цензуре как о какой–то зловещей коммунистической гильотине. Все это не так. Господа лжедемократы лукавят. Цензура всегда была, есть и будет. Просто в зависимости от политической конъюнктуры она приобретает разные формы. Раньше могли снять редактора, сегодня на любое издание можно набросить экономическую удавку, а профессия журналиста из вредной для здоровья превратилась в опасную. За годы так называемых реформ на территории бывшего Советского Союза погибло в несколько раз журналистов больше, чем на фронтах Великой Отечественной войны. Так что официальная отмена цензуры есть обыкновенный обман.

Но вернусь к цензорам, с которыми довелось работать. Я всегда с теплотой вспоминаю начальников обллита Дмитрия Ивановича Осипова, прекрасного журналиста, бывшего редактора «Рабочего пути», Нонну Карповну Клочкову, в прошлом комсомольского и партийного работника. С ними всегда можно было найти общий язык и полное взаимопонимание. Но не приведи, Господь, к должности костолома. Об этом блестяще сказал наш великий земляк А.Т. Твардовский:

С дураками планомерно
Мы работу здесь ведем.
Изучаем досконально
Их природу, нравы, быт,
Этим делом досконально
Главк у нас руководит.
Дуракам перетасовку
Учиняет на постах,
Посылает на низовку,
Выявляет на местах.

От иных запросишь чуру —
И в отставку не хотят,
Тех, как водится, в цензуру —
На повышенный оклад.

Сравнительно непродолжительное время, но такой тип руководил цензурой. Не раз приходилось мне с ним схватываться. Его тупость потрясала, поэтому не хочу здесь и упоминать его фамилию.

В тот раз он потребовал снять материал о Высоцком и не дал обллитовского номера на выход газеты. Я на компромисс не пошел. По–сиротски ко мне заходили в кабинет сотрудники, усаживались и не уходили. Я смотрел в их печальные глаза и думал: сейчас дрогну, спасу свою шкуру, а в их сердцах посею на всю жизнь неверие в справедливость и порядочность, и что в мире этом легче и выгодней жить с двойной моралью.

— Вот что, ребята, — сказал я, — пока меня не освободили, приказываю: всем разойтись по домам. Газета завтра не выйдет.

На утро разразился скандал. Дело дошло до И.Е. Клименко. Главный цензор успел накапать «телегу» и в обком партии, и в обком комсомола. В каких только грехах он меня не обвинял. Разумеется, за срыв выпуска газеты я заслуживал увольнения. Но до сих пор убежден, иного выхода у меня не было.

Кары я избежал благодаря Ивану Ефимовичу. Мне объявили строгий выговор с занесением в учетную карточку. Наказание это — для меня самая высокая награда в комсомоле, ибо пройдет немного времени и Владимиру Высоцкому посмертно будет присуждена Государственная премия СССР.

* * *

Годы, прошедшие в «Смене», — весна моей жизни. Я и сегодня не устаю повторять молодым коллегам: не лелейте надежду приобрести в нашей профессии славу, деньги, карьеру. Не получится. Журналист — человек не карьеры, а судьбы. А она преподносит все: и счастье, и слезы, и разочарования. Но хочу закончить свои откровения на возвышенной и счастливой ноте.


Это было 6 мая 1985 года. Утром позвонили из первой приемной обкома КПСС: Срочно — к И.Е. Клименко.

Захожу в приемную, а там уже редактор «Рабочего пути» Иван Алексеевич Смирнов (кстати, в свое время тоже редактор «Смены»). Думаю, неспроста.

Иван Ефимович взволнованно прохаживается по кабинету.

— Завтра, — говорит он, — должен выйти Указ Президиума Верховного Совета о присвоении Смоленску звания город–герой. Работайте хоть до утра, но «Рабочий путь» и «Смена» должны выйти сразу же.

Мы переглянулись и Иваном Алексеевичем и, не сговариваясь, рванули к выходу.

— Стойте, стойте, вы не дослушали, — остановил нас Иван Ефимович, — всякое может быть, долго мы ждали эту награду. Так что делайте газеты пока в секрете. Не говорите об этом никому. Завтра все будет ясно.

И, сделав небольшую паузу, предупредил:

— Прошу, избегайте фраз: наконец–то, историческая справедливость восторжествовала. Не надо.

От Дома Советов по улице Ленина я летел, как на крыльях, на глаза наворачивались слезы. Я напрочь забыл о предупреждении Ивана Ефимовича и всем встречным говорил, что Смоленск отныне город–герой. Газету делали весь вечер и ночь. Опомнился я только, когда стало рассветать, посмотрел на часы, домой идти не было смысла. Начинался новый день, принесший смолянам радостную весть.

Я позвонил в редакцию газеты «Труд», дежурная группа не спала. Коллеги из столицы продиктовали Указ, и я заслал его в типографию, не дожидаясь телетайпа.

Пройдут годы и десятилетия, но этот номер «Смены» навсегда останется в подшивках Государственной книжной палаты, в архивах и библиотеках. Самый дорогой и счастливый в моей жизни.

В феврале 1986 года меня перевели из «Смены» в «Рабочий путь» первым заместителем редактора. Прощаться с молодежной газетой и комсомолом было нелегко. Позади годы юности и молодости, напряженные, творческие, с подъемами и неудачами, а главное — ни с чем не сравнимым комсомольским братством.

Да, именно братством. Это сейчас новому поколению преподносят нас этакими бесчувственными функционерами, запуганными, закрепощенными, неспособными ценить дружбу. Ведь о ком пишут в газетах, кого показывают по телевидению? Тех, кто честно работал и жил, кто не отрекся от прошлого, кто не поддался конъюнктурным соображениям, кто не променял убеждения на шкурные интересы? Как бы не так! Сплошь и рядом благополучные деятели от политики, науки, журналистики, искусства. Выползшие на поверхность, они изображают из себя героев, якобы воевавших с партией и комсомолом, подают себя страдальцами, полученные комариные укусы преподносят как смертельные раны.

С приходом новой власти, крахом коммунистической системы довелось постоянно сталкиваться с парадоксальным явлением. Пройдет время, историки, вероятно, дадут ему более глубокую оценку. А пока трудно объяснить, как вчерашние покорные и благополучные, ни в чем не сомневающиеся ортодоксы поспешили на «демократические» митинги, демонстрируя преданность совершенно противоположным ценностям. Кто прилюдно рвал партбилеты, кто выступал в прессе с разоблачениями «преступного прошлого», кто призывал вешать коммунистов? Агрессивный либерализм особенно преуспел после того, когда Ельцин 6 ноября 1991 года своим Указом запретил действия КПСС на территории России.

И кто оказался в первых рядах строителей капитализма? Нищие? Обиженные прежним режимом? Подорвавшие здоровье под гнетом социализма? Отнюдь нет. Всегда сытые, выросшие в полном благополучии, получившие при Советской власти, казалось бы, все: благоустроенные квартиры, дачи, машины, продвижение по службе, — в одночасье перевоплотились, быстренько расчистили себе комфортные места, ударились в бизнес, заработали локтями с удвоенной энергией.

Наш доверчивый народ как всегда клюнул на дешевые приманки. Ах, как хотелось свободы, самостоятельности, благополучия, изобилия. А главное — собственности. Теперь — все мое! Безымянную бумажку с неведомым доселе словом «ваучер» получают все — и младенец, и инженер, гнувший спину на большевиков. Не надо в очереди стоять, лишь предъяви ваучер — и получи сразу две «Волги». А если в семье три человека, четыре, пять... Головокружительное состояние!

Сегодня головокружение у большинства населения происходит по другой причине. Но в те дни невозможно было объяснить даже простым людям, что с великой державой произошла великая трагедия. Что ложь и коррупция на долгие годы похоронят надежду на возрождение России. Свершилось то, что было тщательно продумано и разработано за океаном после великой Победы наших отцов и дедов.

«Посеяв в России хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, необратимого, окончательного угасания его самосознания... Литература, театры, кино, — все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых творцов, которые станут насаждать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства, — словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос, неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постепенно способствовать самодурству чиновников и взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель, порядочность и честность будут осмеиваться и никому не будут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, — все это мы будем ловко и незаметно культивировать. И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище. Найдем способ их оболгать и объявить их отбросами общества» (Ален Даллес, 1945 год).

Обратите внимание, как каждая строка этого программного заявления твердо легла на нашу почву, особенно молодежную.

Впрочем, вернусь в 1986 год. Семь лет назад я уходил из «Рабочего пути» в «Смену» с должности корреспондента, теперь предстояло руководить большим и сложным коллективом, сотрудниками старше меня по возрасту. Большинство встретило меня радушно, но признаюсь честно, я не узнал «Рабочий путь», в который пришел работать в двадцать четыре года. Атмосфера доброжелательности, трогательного, и в то же время взыскательного отношения к молодым журналистам явно деформировалась. Уход поколения фронтовиков, переживших войну и лишения, болезненно сказался на редакции. Но поначалу я ощущал моральную поддержку, так как до конца года оставался членом бюро обкома комсомола.

Шли годы, а вместе с ними в никуда «перестройка» и «ускорение». Все язвы, загнанные вглубь, прорывались наружу. Сегодня нередко спрашивают: почему так легко развалилась партия, а вместе с ней комсомол, молодежная пресса? Были ли причины? Да, были. И в основном субъективные. Их много. Остановлюсь лишь на некоторых.

Комсомол из самодеятельной, живой молодежной организации превратился в бюрократический конгломерат молодых чиновников, чистеньких, аккуратненьких, осторожных, предупредительных, усвоивших обывательские принципы: пока есть возможность, надо продвигаться, решать житейские проблемы.

Дисциплина подменялась послушанием, выполнение партийных директив — подражанием партноменклатуре, которая в последние годы нередко являла собой отвратительный пример. Кстати, яркие личности смоленского комсомола (например, Юрий Николаев, Николай Булдаков, Валерий Рекец, Олег Дядев, Валерий Атрощенков) не сделали партийной карьеры. Да иначе и быть не могло. Заведующий организационным отделом обкома КПСС Г.Е. Минаев, ведавший кадровой политикой, мыслящих и самостоятельных затаптывал. Принцип личной преданности пронизывал дряхлеющую систему. Что уж говорить? Дури при нас было предостаточно. Понимали ли мы это? Многие понимали, но остановить набравшую обороты мощную машину сил не хватало.

Правда, снимать с себя ответственность мы не имеем права. Уж слишком высока была вера в неизбежность постепенного реформирования молодежного движения: придет новое поколение, умнее нас, раскрепощеннее, подготовленней — и все изменится к лучшему.

Увы, усваивались далеко не лучшие традиции: чинопочитание, стремление к комфортности. В аппаратах комсомола секретарей стали величать по имени–отчеству. Бесконечные помпезные слеты, семинары, составление дутых отчетов и справок, показуха подавляли, захлестывали будничную работу.

Дурной пример стал демонстрировать аппарат ЦК ВЛКСМ. Проверочные бригады приезжали не для оказания помощи и передачи опыта, а для очередного разноса и увеселительного отдыха. И эти методы катились с самого верха до глубинного райкома комсомола. Лидерам всех уровней готовили речи, без бумажки они уже не могли общаться с молодежной аудиторией. Разрыв между первичными организациями и органами, руководившими ими, становился все ощутимей и ощутимей.

Вырождалось и студенческое строительное движение. Бескорыстному порыву — оставить след на земле — подрезали крылья меркантильность, а нередко и жульничество.

Благородное дело военно–патриотического воспитания порой тонуло в заорганизованных шествиях, барабанных мероприятиях. Все это, естественно, сваливалось и на пионерские организации. На словах декларировалась критика недостатков, но носила она формальный характер.

Молодежная пресса отдалялась от комсомола. Встраивалась в выборные кампании, подчиняясь политической конъюнктуре.

Финал оказался горьким. В отличие от партии официально комсомол не запрещал никто, но «зюкины дети» (Зюкин — последний первый секретарь ЦК ВЛКСМ) его распустили. Собрались на съезд, наградили себя знаками ВЛКСМ и провозгласили смертный приговор организации, которая навсегда останется в истории страны героической вехой.

Под новыми знаменами бесчестия была поделена собственность комсомола: Дворцы молодежи, спортивные сооружения, дома отдыха, международные лагеря, крупнейшие издательства и типографии, газеты и журналы, имущество. Все, что создавалось кровью и потом не одного поколения.

Что же молодежь получила взамен от нового строя? Ответ я уже привел. Перечитайте еще раз Алена Даллеса.

Каждый раз с тяжелым камнем на сердце я прохожу мимо могильной плиты Евгения Гарабурды, первого редактора Смоленской областной молодежной газеты. В 1919 году еще полыхала гражданская война, страна переживала голод и разруху, отражала жестокие удары интервенции. Но в это время создавали молодежную организацию и первую в стране молодежную газету. Разве могли те ребята, подставлявшие себя под пули, умиравшие на рабочем посту от разрыва сердца, представить, что через десятилетия все будет перечеркнуто и раздавлено?

Моя мольба, обращенная к новой власти: сохранить первую в стране молодежную газету, ни к чему не привела. Дельцы от журналистики прокрутили ее и уничтожили. Областная Дума отказалась от учредительства, мол, есть заботы и поважнее.

В Москве я встретился с председателем Всероссийского фонда защиты гласности Алексеем Симоновым. Но никакие аргументы мои не произвели на него впечатления. Не дрогнуло сердце правозащитника и когда я сказал, что творчество его отца связано с нашим краем, что самое знаменитое стихотворение «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины» родилось на нашей земле. В ответ услышал: « В США одна газета двести лет выходила, а недавно разорилась, и никто не переживает».

Наивный человек, я не знал тогда, чью гласность и чьи интересы защищает и кем финансируется, и от кого получает гранты так называемый Фонд.

Года три назад случайно встретился с председателем Государственной Думы Геннадием Селезневым. Вспомнили молодость. В одно время мы были редакторами: он — ленинградской «Смены», я — смоленской. Я сказал, что наша «Смена» прекратила свое существование. Геннадий Николаевич с горечью произнес: «От ленинградской «Смены» осталось одно название, тираж смехотворный, содержание к молодежи не имеет никакого отношения».

Таковы последствия «демократических» преобразований. Будут ли из них извлечены уроки? Хочется верить и надеяться, что не все потеряно. Как говорил наш земляк А.Т. Твардовский, «Все минется, правда останется...»


* П.С. Ульяшов — коренной смолянин, бывший заведующий отделом пропаганды и культуры газеты «Смена». Ныне — член Союза писателей России, лауреат Государственной премии, главный редактор издательства «Алгоритм». [прим. М. Великанова]

** М.Е. Стеклов, профессор СГПУ, заслуженный работник культуры РФ. [прим. М. Великанова]

© Группа ГС, Ltd. All rights reserved.

При перепечатке материалов обязательна активная ссылка http://smolensk-i.ru/070/05