Блюз Якова Иоффе

Юрий Семченков, фото: Дмитрий Багдасарьян

Мастерская

М гновенно ориентироваться в ситуации и виртуозно владеть умением общения с самыми разными людьми, находящимися в различных психологических состояниях, — эти качества, как оказывается, просто необходимы в профессии, о которой сегодня пойдет речь. Ресторан, или как до сих пор говорят некоторые «кабак», — довольно суровая школа, и музыкальная, и жизненная. И лучшего собеседника на эту тему, чем Яков Иоффе, в Смоленске трудно себе представить.

— Яков, профессия ресторанного музыканта сейчас вымирает или нет?

— В свете того, что открывается много новых заведений, она будет востребована и дальше. Вопрос в другом — в уровне. Если раньше уровень ресторанных музыкантов был высочайший, играли все и все, то теперь, понимаешь, десяток фонограмм из интернета скачал и все, считает себя музыкантом.

— Есть в Смоленске некое сообщество музыкантов, играющих в ресторанах?

— Официального сообщества нет, потому что создание официального сообщества требует прохождения очень многих бюрократических процедур. А так основная масса музыкантов — очень дружные ребята. Общение происходит постоянное — и личное, и в интернете. Как бы негласный профсоюз. Ни одна новость не остается незамеченной, ни одно несчастье не остается без внимания. Если у кого-то что-то случается, мы собираем деньги, помогаем либо семьям, либо непосредственно тому, кто попал в беду. Я считаю, что это очень важно, поскольку мы кушаем один хлеб. Надо дружить. И в тоже время все очень негативно относятся к тем людям, которые пытаются жить по принципу «пойду по головам, если мне надо». Надо уважать друг друга. Есть же наша негласная этика.

— Например?

— Например, если музыканты играют на какой-то площадке, а люди на свадьбу заказывают другой музыкальный коллектив, то без общения музыкантов между собой это не происходит. Или если музыканты работают, значит на это место не надо претендовать. Причем работают они хорошо или плохо — это решать не тебе, потому что в каждом ресторане есть своя публика, которой эти музыканты нравятся, тем более, если они работают в этом ресторане годами. Это в Москве прыгают: полгода здесь, полгода там. У нас все наоборот. Приходит один коллектив и работает много лет. Я с двумя перерывами с 1996 года в «Семь сорок» работаю. А в общей сложности тридцать шесть лет, с 1976 года.

— Ничего себе.

— Мне же уже как-никак пятьдесят.

— Да, в прошлом году всем городом отмечали.

— Мне было очень приятно, когда на мой юбилей драмтеатр был полон. Это лучший подарок. Меня до сих пор спрашивают, почему я на этом концерте сам мало пел. Вы не понимаете специфику Смоленска. Я пригласил друзей-музыкантов, которые работают и в Ярцеве, и в Сафонове, в смоленских маленьких ресторанах, просто в самодеятельности. Когда у них будет возможность спеть на сцене драмтеатра? Может никогда не будет. Это же для музыканта престижно — спеть на этой сцене. Я-то пел там, и не один раз.

— Не обижаетесь на слово «лабух»?

— На это обижаться нельзя, так и есть. Мы лабухи, а официанты — халдеи. Просто слова. Лабух это общее название музыкантов, жаргонное, но сейчас так повелось, что лабухами называют в основном ресторанных музыкантов. От слова «лабать», обидного здесь ничего нет.

— Вы можете сыграть все, что попросят гости?

— Все, что я знаю или хотя бы слышал, я сыграю, поскольку сохранил еще навыки игры живьем. У меня для этого достаточно инструментов, слава Богу. Сейчас у меня три этажа клавишных, я могу любой звук воспроизвести, даже если нет никакой фонограммы.

— Есть стопроцентный «ядерный» репертуар?

— Каждый год этот репертуар не то, чтобы меняется. Скажем, обновляется. Есть, как говорится, вечные песни, а есть новые хиты. И если хит приживается, он тоже переходит в разряд вечных. Но процесс этот непредсказуем. Песни 70-х сейчас возвращаются, причем ремиксы принимаются не очень хорошо, а родные аранжировки идут «на ура».

— Интересно, кто их заказывает?

— Молодежь, как ни странно. Был у нас один показательный момент. Пришли молодые ребята и принесли нам список из примерно семидесяти пяти произведений, которые они хотели бы услышать на своей свадьбе.

— Даже такое практикуется?

— Да, говорят, что вот эти песни мы хотим слушать и под них танцевать. Так вот, это были песни из репертуаров ансамблей «Лейся, песня», «Веселые ребята», «Песняры», Юрия Антонова. Невесту, помню, звали Анастасия, и пришлось учить одноименную песню Антонова, ее у нас на тот момент в репертуаре не было.

— Есть песни, которые вы принципиально не исполняете?

— Конкретно воровские песни я не пою.

— Это все уже знают?

— Да, кто не знает, тот узнает. Но тут вот какая ситуация. С одной стороны я принципиальный человек, а с другой — я люблю группу «Лесоповал», потому что это Михаил Танич. И потом эти песни, извините меня, исполнены достойно, аранжировки там хорошие. Я пою, например, «Мой номер 245», пою «Владимирский централ», но это уже считается классикой и перешло из разряда жанровых песен в другую категорию. Того же Розенбаума, «Вальс-бостон», можно спеть под несколько вариантов фонограмм, и в джазовом варианте, и в оркестровом, но я играю вживую, руками, гитарным тембром. Это звучит. Очень любят песню «Команда молодости нашей».

— Казалось бы, Пахмутова в ресторане…

— Прекрасно идет живьем. Бардовская «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».

— Удивительные факты я слышу…

— Если я пою, например, «Ласковый май» (вы представляете с моей внешностью?), то я пою стилизованным под Шатунова голосом.

— Некая театрализованная игра получается.

— Очень нравится гостям, с удовольствием под нее танцуют и заказывают еще и еще. Раньше в репертуаре была композиция Ванессы Мэй «Шторм», моя жена играла на скрипке. Люди были просто в шоке. Еще я, например, привез сюда в свое время музыку Лепса.

— Что значит привез?

— Я первый спел в Смоленске Лепса. Не считая песни «Натали» за Лепса никто не брался, достаточно сложно, вокально тяжело. Когда вышли такие песни как «Крыса-ревность», «Шелест», с них я и начал.

— В ресторане заказывают и такие нелегкие песни?

— Заказывают. Более того, мы как-то практиковали даже четырехголосный безаккомпанемент. Этого ни в одном ресторане не услышишь, ни здесь, ни даже в Москве.

— И понимали в зале?

— Понимали, вскакивали с мест и бежали к сцене с аплодисментами. А для музыканта критериев оценки только два-либо аплодисменты, либо деньги.

— Есть стандартные ставки на «заказать песню»?

— Конечно, есть. Это определено по всей стране, в Москве чуть подороже. Надо будет, кстати, немножко ставки поднимать, потому что уровень цен поднялся, а уровень заработка остался тем же. Так не бывает. Сейчас песня определена в триста рублей.

— Во всех заведениях города стараются держаться одной ценовой политики?

— Да. Но если человек работает один, ему, наверное, достаточно и двести рублей, а если мы вчетвером, то нам и триста мало. Но поскольку мы работаем в лучшем ресторане, я считаю, мы имеем право чуть-чуть приподнять планку, хотя бы до четырехсот для ровного счета. Тем более, люди готовы — дают пятьсот и в большинстве своем говорят, что сдачи не надо. А кому дорого четыреста, тому и триста много.

— Бывали интересные случаи из серии «пачку купюр в оркестр»?

— Пачку в оркестр уже давно никто не кидает, но на моей памяти было пару раз. Однажды человек пятьдесят отмечали юбилей, и кроме них почти никого не было, практически пустой ресторан. А рядом молодые ребята, дружелюбные такие.

— А что это вы играете, играете, а ни одного заказа не слышно?
— Да как-то не заказывают.
— Слушайте, у моей собаки сегодня день рождения. Давайте, если они для людей не хотят песни слушать, поиграйте для моей собаки. Деньги те же.

Собаку звали, как сейчас помню, Эдик, огромный дог. И мы целый вечер играли в честь его дня рождения.

— А для себя какую музыку слушаете?

— Для себя я слушаю джаз, джаз-рок, хороших пианистов, например, Чика Кориа, группу Chicago. Группы, где есть музыка, есть гармония. Ну и что-нибудь тяжеленькое, типа Deep Purple.

— Сейчас у вас появился еще один вид деятельности — работа в музыкальном магазине.

— Музыкальный магазин позволяет увеличить круг общения в сторону более молодых ребят. Передать свои навыки, я все-таки пианист. Например, мы проводили в Смоленске семинар по цифровым фортепьяно. Привезли полтора десятка инструментов разных в зал музыкального училища, поставили на сцену, и я несколько часов рассказывал о них. Самое интересное то, что я рассказывал это тем людям, которые в свое время меня из музыкального училища выгнали. Хочется, чтобы молодые музыканты играли на хороших инструментах, которые соответствуют духу времени.

Меня просят часто кого-то научить, но педагогика и практика — разные вещи. Педагогики я не знаю, и не берусь учить никого. Есть в Смоленске шикарный саксофонист Леня Шилин, сын бас-гитариста, с которым я играл в группе «Смоляне», культового для меня человека. Мне очень приятно, что его сын у меня играет. И он захотел петь, попросил меня научить. Я ему сказал: «Стой и смотри, больше тебе ничего не скажу, будут практические вопросы „Как?“, задавай». А методик обучения я не знаю.

— Выучился саксофонист петь?

— Да, молодец.

— Какие годы были самыми благоприятными для ресторанной музыки, девяностые?

— Девяностые были как раз самыми трудными. Но после того, как все эти бандитские дела закончились, начались нулевые, и до кризиса был самый спокойный период, зарабатывались деньги. Потом стало совсем плохо. Очень много людей поменяло профессии. Ушли в бизнес, прогорели в бизнесе. Музыка такое дело — из нее можно уйти, но вряд ли можно вернуться. Поэтому те, кто остался, прорвался через все тернии, тот чувствует себя нормально. И сейчас работаем, несмотря на возраст. Те, кто работает со мной, никуда уходить, насколько я знаю, не собираются. А еще я ведь двадцать пять лет, несмотря ни на какие времена, цыганские свадьбы отыграл — как в рекрутах отслужил. Но сейчас уже не играю.

— Цыганские свадьбы — это какая-то особая специфика, и приглашали только вас?

— Да, это повелось давно, это отдельная статья доходов, причем приличная, потому что там совсем другие деньги. Музыкант с улицы просто не сможет там работать. Во-первых, репертуар сугубо специфический, во-вторых, нужно знать весь ритуал. Что за чем, когда и что играть. Мы женили, бывало, несколько поколений. Сначала сыграли свадьбу, потом сыграли крестины ребенка, который родился у пары, потом мы этому ребенку играем свадьбу. И не только на Смоленщине, география очень большая. Только пять-шесть коллективов работают на всю Россию. Поделено не нами, а самими цыганами. У каждого коллектива определен ареал. У нас, например, были Брянская область, вся Белоруссия, Калуга, Тула. Вот такой круг. К тому же у цыган все быстро: «Когда свадьба? Завтра!» А бывало, что и сегодня.

И переносили свадьбы из-за того, что мы не могли в этот день играть.

— Трудно ли отбиваться от предложений выпить, посидеть с гостями?

— Трудно, конечно, потому что большинство людей считает, что если ты не пришел к ним за стол, то это неуважение. Обычно я говорю, что уважение измеряется не в градусах. Напиваться на работе считаю дурным тоном. Но всякое в жизни бывает, и если ты выпил настолько, что некрасиво выглядишь на сцене, лучше езжай домой. Алкоголь — тема серьезная, и сгубила многих музыкантов. У меня с этим проблем нет. В любом случае наша работа это стресс. Весь вечер мы стоим на сцене и смотрим на четыреста человек в разном состоянии. Заказывают песни тоже не всегда достаточно корректно. Но может у него настроение плохое, он хочет услышать любимую песню, чтобы стало легче. Надо дифференцированно относиться, если каждый раз психовать, то надо менять работу. Сейчас уже публика понимает, что работа музыканта — это тоже труд, причем, достаточно тяжелый. У хорошего, правильно поющего вокалиста в конце вечера устает не горло, не связки, а устают мышцы живота, пресс. Я после песни Лепса — как стометровку пробежал, надо отдышаться. Если ты уважаешь публику, стоя на сцене, — публика будет автоматически уважать тебя.

Почему я не люблю угловые сцены, а люблю фронтальные? Я должен видеть глаза людей, а они видят мои глаза. Если я свою энергию отдаю им, то это не проходит бесследно. Отдача просто незамедлительная. И не обязательно деньгами, не все деньгами меряется. Подходят ко мне, скажем, со словами благодарности: «Ты сегодня так здорово пел!», уже хорошо, уже я не зря живу.

— Что дает силы и желание столько лет заниматься одним делом?

— Во-первых, это моя профессия, я ее люблю. Это самое главное. Во-вторых, я больше ничего не умею, достиг определенных, нет, не высот, навыков в этом деле, у меня есть определенная популярность. Нет смысла ничего менять.