Роман Козлов: «Конечно, у меня есть амбиции, не буду скрывать»

«Без мистификаций». Правда о прививках против коронавируса

— Роман Сергеевич, начать нашу беседу хочу с темы, которая находится на пике актуальности вот уже более полугода. Речь идет даже не о коронавирусе как таковом, а о вакцинации. Прививаться или нет? Что ждет человека после прививки? «Побочки», возможные осложнения, контроль за уровнем антител, срок действия вакцины и так далее… Слишком много слухов и советов от некомпетентных людей, считающих себя «экспертами»... Давайте попробуем разобраться. И если на вопрос, делать ли прививку, к счастью, большинство людей уже отвечают положительно, то остальные вопросы остаются. К примеру, недавно один из «экспертов» (без медицинского образования) сделал «сенсационное» заявление: якобы антигистаминные препараты и капли от насморка способны обрушить антитела у привитого человека. Это правда или очередной миф?

— Это миф. Потому что на антитела, которые возникают после прививок, в том числе, после прививки от коронавирусной инфекции, конечно, не влияют ни сосудосуживающие препараты, ни антигистаминные капли. Что касается «большинства», то позволю себе с вами не согласиться, все–таки пока далеко не все готовы вакцинироваться. Поскольку существует огромное количество мифов и легенд (касающихся всех вакцин) и, к сожалению, исторически в нашей стране очень велико число антивакцинаторов.

— Давайте развеивать мифы и вносить ясность. Вопрос первый. Сделал человек прививку, пошел, сдал анализ на антитела, а их нет. Что делать?

— Не нужно после вакцинации бежать проверять антитела. Дело в том, что иммунитет (защита от инфекции) связан не только с антительным ответом организма, но еще и с клеточным. Антитела возникают сразу после вакцинации, их задача — обеспечить защиту в конкретный период времени (сегодня), чтобы не дать вирусу распространиться по организму человека. Люди с детства болеют различными инфекциями, и если на каждый вид инфекции, с которым сталкивался человек, количество антител держалось бы на одном уровне, то просто не хватило бы объема крови, чтобы все эти антитела циркулировали. Поэтому в момент инфекции (или после вакцинации) возникает пик антител. Некоторое время он держится, а затем количество антител начинает снижаться, потому что они не нужны больше в таком количестве, поскольку распространение инфекции завершилось (либо вакцинация была проведена).

Второе, что нужно понимать: качественные вакцины (к которым, без сомнения, относятся и российские) обеспечивают еще и клеточный иммунитет. Есть специальные клетки, которые встречаются с частицами вируса, они находятся в неких резервуарах (в костном мозге, в селезенке и так далее). И если потом человек снова встречается с тем же вирусом, эти клетки очень быстро начинают вырабатывать антитела. Повторю, не нужно сразу после вакцинации бежать проверять свой титр антител. Это население должно знать.

— Один из самых непонятных моментов — срок действия вакцины. Сначала говорили, что она «работает» 6 месяцев, потом — что 8 месяцев, потом — год. Была также информация, что два года. Чему верить?

— Абсолютно точного ответа на этот вопрос нет, поскольку исследования продолжаются. Но могу сказать с уверенностью, судя по тем данным, которые есть на сегодняшний день, минимум — год. Понятно, что все индивидуально, у кого–то больше антител, у кого–то меньше, но даже небольшое количество антител способно защитить от тяжелого течения болезни. В идеале новый коронавирус должен стать такой же сезонной инфекцией, как грипп. То есть, мы регулярно должны будем получать прививку. Возвращаясь к вопросу длительности иммунитета, я очень надеюсь, что она будет измеряться не одним годом, а двумя хотя бы…

— То есть, это станет понятно только по прошествии двух лет с начала вакцинации?

— Да, конечно. Исследования идут, и должна быть очень большая выборка, чтобы оценить, сколько на самом деле работает вакцина.

— Так. Пока оперируем сроком — один год. Допустим, сделала я прививку в феврале. Мне вторую планировать также — на следующий февраль?

— Вот в этом случае я бы сначала сделал тест на антитела. То, что вы сделали прививку, совершенно не означает, что вы не встречались за этот год с коронавирусом. Могло быть пересечение либо с инфицированным, либо с больным коронавирусом. Соответственно, за этот период могла произойти «естественная иммунизация». То есть титр анитител в этом случае у вас должен был еще вырасти благодаря встрече с возбудителем, и в этом случае прививка не нужна. Поэтому перед ревакцинацией тест на антитела — это уже логичный шаг.

— Еще один миф: после вакцинации маску носить не обязательно, потому что ты уже не заболеешь.

— Хочу напомнить, что ни одна из существующих вакцин на 100% от инфекции не защищает. Люди заболевают даже после вакцинации. Но мы должны понимать, что проведенная вакцинация защищает от тяжелого течения инфекции.

— Какова вероятность заболеть после прививки?

— Примерно один процент из вакцинированных может заболеть. Но главное, что нужно запомнить: вакцина — это страховка от тяжелого течения болезни. Вариантов борьбы с новой коронавирусной инфекцией два: либо переболеть (что, конечно, по всем критериям не лучший вариант), либо получить вакцину. Третьего не дано. И мы объясняем это и студентам, и населению.

— Кстати, а какой процент сотрудников вуза и обучающихся привился от коронавируса?

— Согласно последнему отчету, проведенному среди профессорско–преподавательского состава нашего университета, уже более 75% преподавателей вуза обладают иммунитетом против коронавируса COVID–19. Это результат, в том числе, и активной вакцинации сотрудников вуза в возрасте от 18 до 60 лет, не имеющих противопоказаний. По понятным причинам преподаватели и студенты медицинских вузов входят в профессиональные группы риска, с чем связана их повышенная заинтересованность получить прививку от коронавируса. Для этого созданы максимально удобные условия (предварительная запись, осмотр терапевтом, стерильное и безопасное введение вакцины) непосредственно на территории нашего университета.

Особенно обращаю внимание, что в соответствии с действующим законодательством, вакцинация полностью добровольна и бесплатна. Также в последнее время отмечено увеличение желающих пройти добровольную вакцинацию среди студентов–медиков в связи с летней производственной практикой и волонтерской деятельностью. Что касается студентов, то часть из получили вакцину достаточно рано, часть — были инфицированы, так как встречались с коронавирусом, когда работали в «красных зонах» в лечебных учреждениях…

И сейчас, пользуясь случаем, хочу еще раз сказать (я им говорил неоднократно), что вся страна, и регион, и город должны быть им всем благодарны — и обучающимся в медицинских вузах, и преподавателям. Поскольку они фактически «закрыли» те «бреши», которые возникли в здравоохранении в период пандемии новой коронавирусной инфекции. Практически весь наш вуз стал помогать, причем, не только Смоленской области, но и соседним регионам. Самые теплые слова благодарности — всем обучающимся, преподавателям, всем нашим сотрудникам, которые в этот период времени очень активно участвовали в оказании медицинской помощи. Я уж не говорю о волонтерах–медиках, которые феноменальную работу провели. Особенно приятно, что сотрудники нашего университета были отмечены государственными наградами Российской Федерации (включая орден Пирогова и медаль Луки Крымского) за большой вклад в борьбу с коронавирусной инфекцией (COVID–19) и самоотверженность, проявленную при исполнении профессионального долга.

— Вы сказали о работе студентов в «красной зоне». Врачам за это шли существенные доплаты. Студентам так же?

— Как я уже упоминал, значительная помощь системе здравоохранения была оказана нашими обучающимися в период производственной практики. Изъявившие желание работать в «красных зонах» были оформлены на работу врачами–стажерами или на должности среднего медицинского персонала. Те, кто не работал в «красных зонах», но оказывал помощь системе здравоохранения, получили «президентские выплаты» (две выплаты по 10 тысяч рублей). И, конечно же, ни один из обучающихся, ни один преподаватель не ушел на работу в «красную зону» без обеспечения средствами индивидуальной защиты соответствующего уровня (это была моя принципиальная позиция). Это же касается и обеспечивающих диагностические исследования. Напомню, Смоленский государственный медицинский университет (точнее — НИИ антимикробной химиотерапии, работающий в составе вуза) фактически выполнял половину всех исследований на коронавирус на территории Смоленской области.

«Тот самый» НИИ. Мировое признание и смоленские реалии

— В настоящее время в России три производителя вакцины от COVID–19: институт имени Гамалеи, центр вирусологии «Вектор» и центр Чумакова. Роман Сергеевич, учитывая научный потенциал НИИ антимикробной химиотерапии (исследования которого высоко котируются не только в России, но и в мире), могло быть так, что еще одну — четвертую вакцину — изобрели бы в нашем смоленском НИИ?

— Нет, конечно. Мы никогда вирусными инфекциями (за исключением диагностики) не занимались. Кроме того, в нашем НИИ нет производственной площадки, поскольку цели что–то производить перед НИИ антимикробной химиотерапии никогда не стояло.

— Давайте подробнее о работе НИИ антимикробной химио­терапии поговорим. Ведь это не только флагман СГМУ, этот уникальный научно–исследовательский институт с совершенно уникальными специалистами, наверняка, еще и предмет гордости российской медицины. И что примечательно, несмотря на кризисы, на острый кадровый голод, характерный для Смоленской области, он работает стабильно, его не «штормит», специалисты не бегут…

— Он не только работает стабильно, но и развивается. Мы обогащаемся новыми специалистами. Например, нам удалось перевести к нам высококлассного состоявшегося специалиста из Казахстана вместе с семьей. Для понимания: специалисты, которые работают в области борьбы с устойчивыми бактериями, что называется, «штучный товар»...

Нас действительно не «штормит», мы движемся в рамках конкретной стратегии развития и главное — с конкретными результатами. Очень важно, что нас активно поддерживает Минздрав России, и Михаил Альбертович Мурашко [министр здравоохранения — ред.] очень хорошо понимает важность этого направления. Курирующие нас заместители министра Олег Владимирович Гриднев и Татьяна Владимировна Семенова — они также в теме, хорошо знают, чем занимается НИИ, отсюда и поддержка. То есть, работа идет планомерно и методично.

В конце декабря прошлого года приказом Минздрава России мы получили статус методического верификационного центра по вопросам антимикробной резистентности [устойчивости, невосприимчивости — ред.]. Этот центр создан как раз на базе нашего НИИ. Еще один важный аспект: с 2016 года мы являемся единственным в Восточной Европе Сотрудничающим центром ВОЗ по укреплению потенциала в сфере надзора и исследований антимикробной резистентности. И в январе нынешнего года мы еще раз подтвердили этот статус. Это — еще один индикатор объективной оценки специалистов, которые работают в нашем НИИ.

И, наконец, буквально недавно мы как профессиональная организация (Межрегиональная ассоциация по клинической микробиологии и антимикробной химиотерапии (МАКМАХ)) разработали новый профессиональный стандарт — то есть, совершенно новую специальность по медицинской микробиологии. Минздрав ее одобрил, сейчас это проходит через Минтруд, и надеюсь, уже к сентябрю эта специальность будет зарегистрирована в России.

— В чем суть этой новой специальности?

— Сейчас существует четыре отдельных специальности: бактериология (занимается изучением бактерий), микология (занимается грибами), паразитология (паразитами) и вирусология (занимается изучением вирусов). Представьте себе, когда пациент поступает в больницу с признаками лихорадки, и надо срочно поставить правильный диагноз — здесь должен быть специалист широкого профиля, владеющий знаниями и по бактериям, и по вирусам, и так далее — по всем четырем направлениям. И мы будем готовить таких специалистов. Очевидно, что пандемия как раз подчеркнула злободневность этой темы. Мы очень признательны Анне Юрьевне Поповой [руководителю Роспотребнадзора — ред.] за то, что она поддержала введение этой специальности, и я уверен, что эти специалисты будут востребованы и Роспотребнадзором.

— Возвращаясь к работе НИИ, хочу дополнить, что вот этот Сотрудничающий центр ВОЗ по укреплению потенциала в сфере надзора и исследований антимикробной резистентности, который вы упомянули выше, примечателен не только тем, что он единственный в Восточной Европе, но и тем, что высокий уровень его исследований признают и Западная Европа, и США.

— Да. И лишним тому подтверждением является тот факт, что в работе 23–го Международного конгресса по клинической микробиологии и антимикробной терапии, который мы проводили в конце мая, приняли участие ведущие специалисты мирового научного сообщества. Их участие в нашем мероприятии говорит о том, что есть большой интерес к тому, чем мы занимаемся. Это важно.

— Наряду с научной деятельностью НИИ антимикробной химиотерапии также оказался «на переднем крае» и в борьбе с новой коронавирусной инфекцией…

— Так и есть. По просьбе губернатора Алексея Владимировича Островского с 13 мая 2020 года (то есть, фактически год) НИИ в основном занимался диагностикой новой коронавирусной инфекции. Учитывая значимость этой проблемы для Смоленской области, мы вынуждены были минимизировать наши исследования, и практически все силы направили на то, чтобы обеспечить качественную диагностику. Более половины всех анализов на коронавирусную инфекцию было сделано нашим НИИ, сотрудники работали все это время практически без выходных.

СГМУ — это звучит гордо

— Роман Сергеевич, мы сейчас лишь слегка затронули работу НИИ, тем не менее, вот о чем подумалось: а ведь он (как и сам медуниверситет) мог бы претендовать на то, чтобы стать брендом Смоленска (тем паче, что раскрученных «смоленских бриллиантов» больше нет, они растворились в «Алросе»). Могло бы быть такое? И почему этого нет?

— Не только могло бы, но так и есть. Я убежден, что Смоленский государственный медицинский университет является брендом Смоленска и Смоленской области. Мы исторически обеспечиваем кадрами систему здравоохранения Брянской, Калужской, Орловской, Тульской, Калининградской, Псковской и многих других областей — там везде работают наши специалисты. То есть, СГМУ — это устоявшийся бренд. В чем я с вами соглашусь (и это вызывает у меня определенное сожаление), это то, что о достижениях нашего медицинского вуза очень мало пишут здесь, в Смоленске. У меня такое ощущение, что о достижениях пресса вообще не очень любит писать…

— Не буду говорить за всех коллег, но наше издание («О чем говорит Смоленск») очень любит писать о достижениях. Как только находим — пишем с огромным удовольствием, хорошим новостям всегда рады.

— Основная задача нашего вуза иная, поэтому самопиаром мы не занимались, что, может, и не очень правильно. Но как раз сейчас у нас в стадии становления полноценная пресс–служба, ее возглавил Иван Палагин, так что будем исправлять ситуацию. Наверное, действительно не очень активно мы взаимодействовали с прессой. Как–то традиционно считалось, что главное — дело делать, кто в теме — тот оценит. Просто в центре нашего внимания все время были куда более значимые вопросы, нежели медийная активность.

— Я поняла — «кто в теме — тот оценит». Довольно высокомерная позиция…

— Абсолютно согласен. Но так исторически сложилось. Всегда есть более животрепещущие моменты: пандемия, капитальные ремонты зданий университета, приведение в надлежащее состояние нашей инфраструктуры — на все это надо было найти ресурсы, доказать на государственном уровне, что мы способны не просто «осваивать» деньги, а расходовать их рационально. Чтобы было понятно, спортивный зал, который мы сделали — суммарно в 13 миллионов он обошелся — это сделано как раз за счет экономии средств на торгах по капитальному ремонту фасада основного корпуса университета. То есть, вуз не просто говорит: «Дайте нам денег, мы все сделаем», а бьется за каждую позицию, в том числе, активно привлекает иные ресурсы. К примеру, не за федеральные средства, не за деньги университета мы сделали уникальный музей СГМУ (аналогов которому вообще нет ни в одном медвузе), нам помогли сделать одну из лучших столовых города, и так далее...

При всем при этом мы должны поддерживать рейтинг университета. Хочу напомнить, что мы занимаем лидирующие позиции среди вузов по числу иностранцев, подтверждающих наши дипломы в своих странах. К примеру, в прошлом году 97% наших выпускников подтвердили свои дипломы. Это тоже серьезный показатель зрелости вуза, который говорит о качестве образования, которое мы даем нашим студентам.

Осознанный выбор: 43 человека на место

— Роман Сергеевич, вы же учились в медвузе, который теперь возглавляете, еще в советское время?

— Да.

— Сейчас можно нередко услышать, что нынешнее образование не сравнить с советским, что качество несопоставимо — и не в пользу нынешних времен. Согласитесь с этим утверждением?

— Ну, конечно же, не соглашусь. Это из той же «оперы», что раньше и трава была зеленее, и деревья выше. Объективно образование ушло далеко вперед в современных условиях. Но здесь надо понимать, что если человек не хочет учиться, ты ему можешь создать абсолютно идеальные условия, хорошего специалиста из него не получится. И мы сразу говорим людям, которые приходят к нам: «Ребята, вы идете получать специальность, которая не ограничивается знаниями, полученными только на лекциях, не ограничивается временем с 9 до 16. Эта специальность требует образования в течение всей вашей жизни. Вы будете работать с тяжелыми пациентами, будете работать с потенциально инфекционными больными, будете работать в очень сложных условиях. Поэтому здесь должен быть осознанный выбор вашего пути».

Что же касается качества образования — понятно, что в современных условиях учебные пособия устаревают, условно говоря, еще не успев выйти. Поэтому главная задача вуза — объяснить людям ищущим, где и как найти необходимую информацию. Студент должен уметь находить ее сам. Задача преподавателя — объяснить ему непонятные моменты. И вторая задача нашего вуза — объяснить студенту, что врач, условно говоря, это тот же священник. Люди, которые к нему будет приходить, будут делиться своими проблемами, своим сокровенным, интимным, будут ему полностью доверять, и главное для врача — не злоупотребить этим доверием.

— Вы говорили об «ищущих». Много таких среди современных студентов? Какой процент «ищущих»?

— Очень большой. Не хочу обидеть никого из своих коллег–ректоров смоленских вузов (а у меня со всеми прекрасные дружеские отношения), но фактически в медицинских вузах учится элита России. Быть может, это высокопарно звучит, но это объективная реальность. Я в этом абсолютно убежден. Кроме всего прочего, врач должен быть и психологом. Потому что приходят пациенты разные, в том числе те, кто заранее негативно настроен, некоторые — в агрессивном состоянии, и задача врача — помочь всем. Посмотрите на врачей в реанимации…

— Ну, тем, кто работает в реанимации, можно давать сразу медаль за мужество, то есть, за выбор профессии…

— И заметьте, там очень много девушек. А люди, работающие в приемном покое, туда приезжают и откровенно агрессивные пациенты, и люди в состоянии алкогольного опьянения и так далее… И, конечно, с моей точки зрения катастрофически неправильным было приравнять оказание медицинской помощи к медицинским «услугам». Термин «медицинская услуга» коробит, смею предположить, всех медиков. Надеюсь, теперь государство все же поняло, насколько медицина важна. Можно критиковать здравоохранение, ругать, но давайте признаем, что наша система одна из немногих реально сработала и выдержала удар, нанесенный пандемией.

— Какой сейчас конкурс в Смоленский государственный медицинский университет?

— На этот год пока ясности нет, работа приемной комиссии еще не началась в полном объеме. В прошлом году на бюджетные места конкурс доходил до 43 человек на место. На целевое обучение — 4,5 человека, на платное — больше 5 человек. Сейчас медицинские вузы очень востребованы. Борьбы за абитуриента у нас нет. К нам стремятся поступить люди, которые осознанно идут в медицину. Часто это — представители династий. Случайных людей здесь нет, или их очень мало.

«Кадровая катастрофа». Что делать?

— Главная печаль для Смоленской области состоит в том, что те специалисты, которых готовит наш замечательный медицинский университет, разлетаются в те регионы, где зарплаты выше. Их, конечно, можно понять… Но острая нехватка врачей, особенно узких специалистов — это катастрофа. Я уже не говорю о районных больницах. Что делать?

— Для начала надо четко уяснить: советскую систему распределения не вернуть. Поэтому выход один: нужно поддержать молодых врачей. Здесь не только зарплата играет основную роль. Для молодых врачей нужно сделать то же, что государство сделало для военных, я имею в виду ипотеку. Это целевой кредит для военнослужащих на покупку жилья, сумму которого (целиком или частично) покрывает государственная субсидия. Допустим, если наш выпускник готов отработать, скажем, 5 лет там, куда его отправит государство, то ему сразу после окончания вуза выделяют средства (полную или частичную компенсацию) на приобретение квартиры в любом городе. Только так мы можем решить вопрос кадрового голода в медицине.

Если государство пойдет на этот шаг, то система здравоохранения сразу «выздоровеет» и получит развитие. Ведь даже очень высокооплачиваемый врач, приехавший работать в столицу, квартиру на свою зарплату там не купит. Дайте ему ресурс, чтобы он смог купить квартиру, например, в Смоленске (или в Пскове), и он поедет в районы и области, где существует потребность государства, зная, что ему надо отработать эту квартиру.

— Это очень финансовоемкая затея, которая вряд ли понравится федеральной власти. Вы серьезно думаете, что удастся достучаться?

— Была возможность донести эти мысли до Татьяны Алексеевны Голиковой… Я оптимист. И считаю, что государство услышит то, что говорят ректоры. Это не только мое мнение, это консолидированная позиция руководителей медицинских вузов.

— Хочется верить, что в обозримом будущем государство «дозреет» до столь масштабного шага доброй воли. Пока же — о том, что можно сделать уже сейчас. Не на федеральном, а на региональном уровне. Недавно Алексей Островский обозначил проблему «утечки» студентов–медиков, которые были направлены на целевое обучение в СГМУ. Суть в том, что целевикам сейчас выгоднее заплатить «отступные» за свое обучение (порядка 250 тысяч), чем возвращаться после вуза в ту же Сычевку, например. Выход есть?

— Да, мы с Алексеем Владимировичем детально обсуждали эту проблему, и сейчас уже есть конкретный план действий по ее решению. Недавно у нас прошло совещание с Полиной Викторовной [Хомайко — ред.]. Опять–таки повторю, исходить надо из того, что у выпускника должна быть перспектива. Представителям тех территорий, которым необходимы специалисты, надо учиться разговаривать с выпускниками. Главные врачи, чиновники, те, кто работает на местах, должны приезжать в вузы и общаться со студентами. Чтобы они поняли: да, район, (лечебное учреждение) действительно в нем заинтересован. Нужно чтобы выпускник понял, что ему готовы оказывать поддержку в плане наставничества, что он не будет в этой больнице без опыта работы брошен один. И что у него там будет перспектива. И это не только подъемные и предоставление служебного жилья, но и наличие детского сада, школы, всей необходимой инфраструктуры.

Во многих райцентрах сейчас есть и спортивная инфраструктура, и досуговые центры, просто надо рассказать об этом выпускнику. Чтобы он понял, что там не пустыня, не болото, там можно жить и расти профессионально не хуже, а может и лучше, чем в областном центре. А наш вуз всегда вел, и будет вести своих выпускников, будет обеспечивать приоритетом в повышении квалификации. Мы создали в вузе управление регионального развития здравоохранения, которое будет заниматься помощью в профориентации, и естественно, мы будем оказывать Смоленской области всяческое содействие. Мы заинтересованы в том, чтобы региональная медицина развивалась и прирастала нашими выпускниками. Поэтому, я считаю, что перспективы есть, надо только четко перезагрузить уровень общения с нашими выпускниками. Иначе это работать не будет.

Быть ректором. Бурное развитие и бремя ответственности

— До того, как возглавить университет, вы занимали пост директора того самого НИИ антимикробной химиотерапии, о котором мы сегодня много говорили, и которому вы отдали, не побоюсь этой метафоры, частицу себя…

— Я и сегодня являюсь директором НИИ. Мне разрешил Минздрав продолжать возглавлять его.

— А какова была первая реакция на предложение возглавить вуз?

— Естественно, первая реакция была негативной. Потому что это совсем не та должность, к которой я стремился. Мои амбиции связаны с наукой, и никогда не было пределом моих мечтаний возглавить вуз. К тому же я прекрасно понимал, что количество времени, которое я буду отдавать науке, уменьшится в разы, когда я возглавлю вуз. У меня же на первом месте всегда была научная работа. Да и НИИ, к тому времени — это устоявшийся коллектив специалистов высочайшего класса, это четкие перспективы… Повторю, моя сфера интересов — это наука, так было всегда. И поэтому одна из немногих просьб, которые у меня были к министерству, была просьба о сохранении для меня возможности реализации в науке. Мне пошли навстречу.

— «Одна из немногих просьб». А еще какие просьбы были?

— Была просьба помочь вузу.

— То есть, вот это бурное развитие (капитальные ремонты, обновление инфраструктуры и т.д.) — это всё вы «на берегу» обговаривали с министерством до того, как возглавить университет?

— Надо было доказывать по каждому пункту. У нас в дополнение утверждена федеральная адресная инвестиционная программа, согласно которой на развитие инфраструктуры вуза планируется выделить 1,3 миллиарда рублей. В том числе, строительство нового 14–этажного общежития на территории, реконструкция центрального студенческого клуба, котельной, ремонт первого корпуса и так далее. Это серьезнейшая масштабная программа развития вуза. И я искренне признателен Минздраву России, иным федеральным структурам и руководству региона за поддержку в этом вопросе.

— Какой срок реализации программы?

— К 2025–му должен быть ввод в эксплуатацию. За три года должны все сделать.

— Глядя на то, как увлеченно вы рассказываете о вузе, о студентах, с какой гордостью демонстрируете проекты обновленной инфраструктуры, создается впечатление, что работа ректора вас все–таки захватила, несмотря на то, что «съедает» время, которое можно было бы отдать научной работе. Как сами считаете, вы хороший ректор? Нет сожаления, что заняли этот пост?

— Мне кажется, профессиональным ректором надо родиться. Я очень много учусь у своих коллег–ректоров. И учиться буду, поскольку я осознаю, что я далеко не лучший ректор. У меня есть полное осознание этого аспекта. Что касается сожалений — в данном случае это не та категория, которая здесь уместна. Конечно, это большая ответственность перед коллективом, который тебе доверил, который тебя избрал. Серьезная ответственность. Коллектив сделал выбор, и твоя задача — соответствовать. И сожаление тут ни при чем. Просто надо сделать так, чтобы вуз выглядел достойно. Чтобы и обучающиеся, и сотрудники видели, что для них все делается «по максимуму». Нужно заниматься нормальным финансовым менеджментом и быть честным перед коллективом и перед собой.

У нас высший орган управления вузом — ученый совет. Я, когда провожу ученые советы (как председатель), если есть какие–то проблемы, всегда честно говорю о них, всегда готов выслушать коллег. Я стараюсь быть предельно откровенным. Члены ученого совета должны понимать, что если есть проблемы, их надо решать совместно, но если есть мои обращения к членам совета, то я всегда слежу за тем, чтобы они были выполнены и люди должны нести за них персональную ответственность. То есть, ты должен отдавать себе отчет, что должность ректора — это необходимость оправдывать доверие коллектива, который тебя выбрал. Но и коллектив должен четко понимать, что он должен поддерживать ту линию развития вуза, которую одобрил ученый совет. Если люди будут понимать, что вуз движется в правильном направлении, это хорошо. Если нет, то на следующих выборах ректора они поддержат другого кандидата. Мне не стыдно смотреть в глаза коллективу.

Семья, футбол и желанная «высота»

— Вы — медик в третьем поколении. Когда вы впервые серьезно подумали о том, что тоже станете доктором?

— С шестилетнего возраста я определился с профессией. Я вырос на территории медгородка, соответственно, мой круг общения с раннего детства — медики. И выбор был предопределен, можно так сказать.

— Ваши родители — состоявшиеся в профессии люди. Вы с детства стремились соответствовать? Сложно было?

— Я рос в семье, которая помогала ребенку реализовывать амбиции. Где тебя воспринимали не просто как ребенка, а как полноправного члена семьи, и ты с раннего возраста участвовал в принятии решений. Никто не требовал «соответствовать», просто просили, чтобы ты был порядочным человеком. Для меня такое устройство семьи всегда воспринималось, как идеал.

— А что касается вашей дочери? Она тоже должна продолжить вашу трудовую династию?

— Мы ее не направляем специально. Сейчас ей 9 лет, она должна определиться сама. Хотелось бы, чтобы она реализовала себя в тех вещах, в которых она хороша. А мы как родители должны поддержать ее выбор и помочь раскрыть потенциал. Я совершенно не уверен, что она пойдет в медицину. В любом случае, это должен быть ее осознанный выбор.

— Вы с детства играете в футбол, и в этом направлении тоже достигли определенных высот…

— В свое время да. Выигрывали мы много. В 1994–м году команда медицинской академии стала чемпионом Смоленска по мини–футболу, а я стал лучшим бомбардиром. Я до сих пор играю. Буквально вчера играл в смоленской любительской футбольной лиге. Мы играем во второй лиге. Я с большим удовольствием и полной отдачей играю в свои 48 лет, и очень благодарен своим коллегам из команды «Алгоритм» за понимание. Конечно, необходимо отдавать себе отчёт, что ты сейчас не можешь играть на таком же уровне, как в 18 лет, но, во всяком случае, в то время, что я нахожусь на поле, стараюсь команду не подводить. Мы сейчас активно развиваем футбол и в вузе. И Евгений Викторович Марков (профессиональный российский футболист) помогает нашим студентам, за что я ему очень благодарен.

— Роман Сергеевич, вам уже удалось достичь очень многого. Из непокоренных пока вершин остались, пожалуй, лишь звание «академик РАН» и Нобелевская премия по медицине… Жизнь удалась? Или все–таки есть «высота», которую планируете взять? Цель по–прежнему  впереди? Или можно сбавить темп?

— Желанная «высота» есть, и не одна, наверное. Конечно, цель осталась, хочется реализовать себя больше и в Российской академии наук (РАН). Я являюсь членом–корреспондентом РАН по специальности «Антибиотики». В начале февраля я делал обширный доклад по теме антибиотиков на заседании нашего отделения в РАН, поскольку пандемия вновь подняла на пик интерес к этим препаратам. Тема очень важная, и я считаю, что в академии смогу ее реализовать более полно. Поэтому, конечно, есть амбиции, не буду скрывать.

— Вы — состоявшийся ученый, и учитывая то, чем вы занимаетесь в науке, вас наверняка не раз приглашали работать на Запад. Почему вы не уехали не только за границу, но даже в столицу не перебрались? Почему вы живете и работаете по–прежнему здесь?

— Вы задали такой вопрос, что ответ на него в любом случае прозвучит пафосно, но я отвечаю совершенно искренне: я патриот Смоленска. Я люблю свой город, и считаю, что здесь можно реализовать очень многие проекты, в том числе, и научные. Я считаю, что люди, работающие в нашем вузе, заслуживают того, чтобы они работали в комфортных условиях. Хочу, чтобы наши студенты учились в максимально комфортных условиях. Я действительно считаю, что здесь, в Смоленске, можно реализовать все амбиции, которые у тебя есть. И, наконец, я очень хочу, чтобы Смоленск был славен не только своей героической историей, но и тем, что на его территории находится один из лучших вузов страны.

— Роман Сергеевич, пусть всё сбудется!

— Спасибо, Светлана.