«Никогда не думала, что в 41 год стану беженкой». Диалог на безопасном расстоянии

С момента объявления эвакуации жителей Донбасса и Украины на территорию России прошло два месяца. За это время Смоленская область приняла 125 человек (в том числе 44 ребёнка). Большую их часть определили в пункт временного размещения на базе СОЦ «Голоёвка» в Рославльском районе, остальных поселили в Смоленске (в основном это работающее население, мужчины).

В «Голоёвке» живут женщины и дети разных возрастов из Мариуполя, Харькова и Донбасса. Мы приехали к ним в пятницу, когда многие из школьников были на занятиях, а самые маленькие — в детском саду, который открыли в корпусе ЛФК. Остальные суетливо курсировали по территории центра от корпуса к корпусу: кто за документами, кто в медпункт, кто в столовую.

Вся жизнь — в двух чемоданах

Кстати, в столовой я встретила своих первых собеседников — семью из–под Донецка, которая ещё в 2014 году пыталась укрыться от боевых действий в Харькове. В поисках долгожданного мира они пересекли границу вместе с семерыми детьми и двумя котами. Теперь «орава» (так шутливо называет своих глава семейства) занимает почти половину второго этажа в одном из корпусов.

«Меня Пётр зовут — имя царское, а жизнь, ну, сами видите…» — иронизирует многодетный отец.

Вместе с женой Еленой мужчина пытается заново построить свою жизнь здесь, в Смоленской области. В планах — оформить необходимые документы, пенсию (Елена — инвалид детства) и пособия на детей. Смотреть в будущее страшно, но нужно. Поэтому Пётр и Елена делают решительный шаг в новую жизнь — из столовой в сторону корпуса администрации.

По дороге говорим про детей. Сейчас в центре остались четверо — двое, Денис и Диана, в детском саду, а старшие сыновья занимаются своими делами.

«У нас детей семеро — 11, 14, 17 лет и двое малышей. Они не очень адаптировались, не могут понять, что к чему. Раньше же школы украинские были, младшенькая, сейчас в пятом классе, вообще знает только украинский. Но учителя помогают привыкнуть, не ругают. Мелким в детсаду тоже нравится — рвутся прямо туда. Сейчас в планах — гражданство, потом вставать на ноги — собирать деньги на жилье, искать работу».

Взгляд Елены задерживается на озере. Ощущение, что за несколько недель «Голоёвка» стала тихой гаванью для попавших сюда граждан Донбасса и Украины. Покой тут нарушают только голоса сотрудников и самих постояльцев. А, и птицы. Как в сказках с хорошим концом.

«Мы не привыкли к такому хорошему отношению — в Украине все грубо: «Зачем приехали?» Дети не хотели в школу ходить. Малой говорит: «Мам, я больше не пойду туда!» И учителя так же по–злому. А сюда приехали — наоборот, все помогают, как будто это родное все. У меня бабушка русская, мама русская, я сама украинский не знаю. На нас и языком «давили». Муж говорил, что надо тикать, здесь жизни не дадут. У детей в школе тоже — все на украинском, русский запрещен. Но на русском им всё легче».

Семья занимает четыре комнаты, в двух из них живут мальчишки, а в остальных девочки и сами супруги. Елена радушно пригласила меня к себе, показать котов, которых удалось забрать во время эвакуации. Теперь сиамы Няша и Саша — единственное, что напоминает о прежней жизни.

«Даже коты уже отъелись. Дома так не шиковали, вчера уже устали от вискаса, захотели картошки».

Муж Елены, Пётр, на радушный приём смолян приводит забавный разговор с самым старшим сыном, Максимом, которому будет 19 лет:

«У нас был разговор с ним во время пересечения границы.

— Ты знаешь, если получишь гражданство России, тебе придется в армию пойти долг отдавать.

— Так хотя бы буду знать за что».

Четыре синие стены

Другая моя собеседница, Нина, бежала из–под Харькова, деревни Шестаково. Там она почти 22 года проработала животноводом, но потом ВСУ разбомбили место её работы, и муж в экстренном порядке вывез старшего сына из страны. Сама Нина до середины марта волонтёрила — развозила еду и вещи таким же мирным жителям, как и она сама.

«В конце марта мы приехали, надеялись, что вернемся назад — а там снаряды, разрушенные дома. Мы развернулись и уехали, поняли, что путь только один — сюда. Солдаты говорят: «Убегайте, если нацистов не удержим, то конец». Единственное молю, чтобы Харьков взяли русские, иначе туда вообще вернуться нельзя будет».

Вообще, прибывших в Смоленскую область выходцев Донбасса и Украины, кроме беседы со мной или специалистами пансионата, ожидает разговор у следователя. Сотрудники регионального СК будут фиксировать преступления украинских нацистов против мирных граждан и окажут юридическую защиту. Но сейчас моя собеседница Нина с неохотой выбирает для первой «исповеди» меня:

«Я подала документы на российское гражданство, потому что возвращаться обратно нельзя. Вот знакомая моя поехала маму проведать — так её распяли на дереве прямо, решили, что она из России вернулась. В Харькове жесть: если нацистов не выдавят, не знаю — там, наверное, и людей не останется. Вот мы были в Белгороде, в палатках, туда сейчас вывозят Изюм — над ними вообще издевались, русские только успевали отбивать».

Голос у женщины не дрожит, на сухом лице глаза не выцвели, но потускнели. Нина называет себя «каменной», говорит, что ей нужно держаться. Мой вопрос про посттравматический синдром её вводит в ступор. Она оглядывает четыре синие стены (ищет, чем в меня запустить, или поддержки?) и продолжает:

«Своими глазами видела, как россияне помогали нам выживать, а свои же, украинцы, наоборот, отбирали всё. Расстреливали машины и забирали еду. Да, ребята сдаются, не хотят борьбы — но это обычные украинцы. А наёмники, нацисты — это жуть. Вот в Шестакове — «трезубцы» прилетели. Хотя они видели, что на ферме люди работают. У кумы сын, 21 год, до убежища не успел добежать — осколок попал в желудок, его с дырой хоронили. Они видели, что там люди, но стреляли, это приказ был».

Нина вновь заводит про «каменную», потирает руку с обручальным кольцом. А я пытаюсь спрятаться от её взгляда, натыкаюсь на стены. Слишком синий цвет. В последний раз я такой видела в школе — глянцем были выкрашены стены в классе математики для лучшей концентрации. Елена Александровна (учитель математики) говорила, что синий помогает собраться и справиться со сложными эмоциями, стрессом. Так Нине, получается, стены помогают?

«Я каменная, держусь, воспринимаю всё, как есть. Без нервов: тяжело, конечно, начинать опять всё с нуля. Мне 41 год. И вчера я узнала, что беременна».

У Нины уже есть сын, Валера, ему скоро будет 18 лет. Теперь у молодого человека среди обязанностей — встать на ноги и найти работу, чтобы помогать семье. Несмотря на трудности, и Валера, и Нина верят, что всё будет хорошо. И эта вера подкрепляется не стенами, но людьми, которые каждый день в эти стены заходят:

«Я уезжала из дома, при себе было 250 рублей украинскими. Я никогда не подумала бы, что в 41 год стану беженкой. Но приняли нас хорошо, мы думали, будет хуже. Одного не понимаю, зачем украинская армия сама бомбила мосты за собой, ведь армия России шла по другим путям. Они только хуже сделали нам же».

Начальник с человеческим лицом

С Валерой мы выходим на улицу — он обещал показать озеро, в котором скоро можно будет порыбачить. Сейчас не хватает только удочек, но их уже обещал добыть директор центра Николай Фильченков. Он вообще в эти дни стал для прибывших почти членом семьи.

«Я беременная, пошла и сказала сразу ему, он на следующий день привёз витамины для беременных. Мы знаем все, что он начальник, но так и не скажешь — простой, хороший человек. Детям тут вообще здорово — мастер–классы, развлечения, дискотеки. Они дома столько конфет не видели, сколько здесь. Тут всё для нас делают», — рассказала Нина.

Сам Николай Фильченков во всём этом заслуги своей не видит, скорее, считает это обычным делом — с людьми надо по–человечески.

«Надо понимать, что у приехавших людей — тяжёлый стресс, плюс многим тяжело адаптироваться по разным причинам: кто–то язык не понимает, кто–то переживает за свои пенсии, кому–то нужно лечение. Каждому в меру своих возможностей мы стараемся уделить максимум внимания, будь это даже самая, на ваш взгляд, заурядная просьба», — отметил Николай Фильченков.

Наверное, поэтому и лицо у «Голоёвки» человеческое — у каждой няни, повара и врача. И помехи в этом не делают даже многочисленные бумажки, которых сейчас свалилась на сотрудников учреждения целая кипа. И этот гуманизм не остынет и не подвергнется санкциям, как бы больно и страшно не было людям, впервые вступившим в эти синие стены.