Алексей Островский: «Мне никогда ничего не давалось легко»

Дата этого интервью с губернатором Алексеем Ост­ровс­ким из–за его плотного рабочего графика переносилась по срокам, и в итоге мы встретились в субботу, 20 апреля. Дата получилась символичной, потому что ровно семь лет назад в этот день Островский возглавил Смоленскую область.

— Алексей Владимирович, нынче — не круглая дата вашего пребывания на посту главы Смоленской области (семь лет), тем не менее, дата знаковая. Она зафиксировала рубеж вашего «долгожительства» в статусе губернатора. Ни одному вашему предшественнику (если говорить о современной истории) не удалось и шести лет «удержаться» в этой должности. Вы сами для себя отметили этот факт? Было некое внутреннее удовлетворение — «Да! Я сделал это!»?

— Лукавить не буду. Было. Я сначала хотел вас поправить (мне не очень понравилась формулировка «удержаться»), но сейчас поймал себя на мысли, что это очень точный глагол. Хочу отметить, что тот период, в течение которого довелось руководить областью мне, в разы сложнее, чем периоды работы на этом посту как минимум двух предыдущих губернаторов.

Безусловно, у каждого губернатора, у каждой прежней администрации Смоленской области были свои сложности и свои реалии. Но учитывая изоляционную политику, которую сейчас Запад проводит в отношении России, учитывая ее влияние на экономику нашей страны, возрастает как количество, так и сложность задач, которые президент ставит перед регионами. И не всегда эти задачи, к сожалению, подкрепляются финансами. Поэтому решать эти задачи очень непросто.

Не буду спорить, что самое сложное время было в начале 90–х, когда людям просто есть было нечего, поэтому властям того периода я совсем бы не позавидовал. Но и сейчас, безусловно, крайне непростой период и у страны, и у людей, и у власти любого уровня. Соответственно, и спрос выше.

— Насколько за эти семь лет вы сами изменились? Сейчас речь идет не об ином уровне понимания сути работы и управленческих процессов. Характер изменился?

— Знаете, Светлана, не мне себя оценивать… По моим личным ощущениям, я изменился. И достаточно сильно. Потому что бремя тех задач, которые стоят перед администрацией региона и мной как ее руководителем, та ответственность, которая лежит на мне (в первую очередь, перед собой, перед своими детьми, ответственность перед смолянами и перед президентом) — всё это, конечно же, заставило меня стать гораздо жестче, чем я был. Кроме этого, я стал более закрытым человеком.

Не хочу сказать, что до того, как стать губернатором, я был «душа нараспашку» (работа в сложнейших комитетах Государственной Думы меня тоже изменила в сравнении с тем, каким я был, только избравшись депутатом), но изменения, конечно, есть.

— Можно сказать, что эта эволюция характера стала результатом «школы мужества», которую пришлось пройти в статусе губернатора?

— «Школа мужества», на мой взгляд, слишком пафосно звучит…

— Почему? Мужество — это ответственность, прежде всего (в моем понимании). И статус губернатора обязывает к такой ответственности...

— Знаете, о чем я сейчас подумал?.. Когда кто–то из чиновников начинает мне жаловаться на то, как ему сложно живется, или когда я сам себе в какой–то момент даю поблажку подумать о том, как сложно работать, начинаю «жалеть себя», в таких случаях всегда вспоминаю очень точные слова Вячеслава Викторовича Володина.

В бытность свою первым заместителем главы администрации президента, курирующим внутреннюю политику, он пригласил на совещание глав регионов (и мне довелось там быть). В ходе совещания один из приглашенных губернаторов стал жаловаться, как сложно ему решать какую–то задачу (сейчас уже не вспомню, какую). Вячеслав Викторович ему тогда ответил (и мне эта фраза запомнилась, я ее и себе всегда говорю, и подчиненным), он сказал: «Когда начинаешь себя жалеть, вспомни, кто за кем «стоял в очередь»: ты за должностью, или должность за тобой».

Я всегда хотел стать губернатором, никогда не скрывал этого и говорил, в том числе, и вам об этом в одном из наших интервью…

— То есть, если бы вы заранее знали о каких трудностях, о какой личной ответственности пойдет речь, вы бы и тогда «стали в очередь»?

— Безусловно. Я счастлив, что работаю губернатором нашей области, с которой у меня до того, как я ее возглавил, уже была десятилетняя связь в качестве депутата Государственной Думы. И Бога благодарю за эту возможность каждый день. Несмотря на все сложности.

Насильно на этой должности никто никого не держит. Каждый губернатор, и я, в том числе, в случае желания может написать заявление о добровольном сложении полномочий на имя президента. Но лично для меня это недопустимо по определению. Потому что я этого хотел и не имею права подвести смолян и президента, который доверил мне управление регионом, и в какой–то момент сказать: «Нет, мне тяжело, извините, я устал». Поэтому я работаю, и буду работать до тех пор, пока мне доверяют смоляне и доверяет президент.

— Вы упомянули о десяти годах, которые связывали вас со Смоленщиной, прежде чем вы возглавили регион. Но это была связь совершенно иного уровня. И я помню свое впечатление на одном из самых первых публичных мероприятий после того, как вы вступили в должность губернатора. Это был визит Дмитрия Козака в Смоленск. Стоя на перроне в ожидании поезда и наблюдая за вами, я тогда подумала, что вы очень одиноки здесь. Насколько долго (и трудно ли?) проходил процесс «прорастания», «погружения» в Смоленщину?

— Светлана, в силу занимаемой должности я должен быть равноудален от всех, поскольку она предполагает определенный стиль и рамки общения. И в этом смысле даже самый близкий на Смоленщине мне человек — глава города Андрей Александрович Борисов, который близок мне по определению (я его знаю с четырех лет), даже с ним мне нужно держать дистанцию. Поэтому высокая ответственная должность изначально предполагает одиночество.

Что же касается «прорастания», появления чувства уверенности в своих силах и возможностях, конечно, оно несопоставимо, если брать весну 2012–го года и весну 2019–го. Конечно, эти семь лет вселили в меня уверенность в себе. Но я отдаю себе отчет в том, что главное, работая в этой должности — не «улететь в космос», не потерять чувство реальности, «не оторваться от земли». И в этом смысле себя необходимо контролировать. Потому что сразу же, как только потеряешь связь с реальностью, с населением, с коллективом, в котором работаешь, это будет началом конца твоего губернаторского срока.

— Вы предвосхитили мой следующий вопрос. Есть такое крылатое утверждение: «Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно». Согласны вы с утверждением, что власть портит человека? Примеряли ли эту фразу на себя? Смотрите ли вы на себя со стороны?

— Да, безусловно, время от времени и «смотрю на себя», и сам себя поправляю. Потому что любого руководителя (и я не исключение) иногда «заносит». Говорить, что я — счастливое исключение, не стану. Скорее всего и меня «заносит», но стараюсь себя поправлять.

— А приходилось принимать какие–то решения под влиянием эмоций?

— К сожалению, очень мало времени остается на чтение, крайне редко удается вырвать его на художественную литературу… Но когда в том или ином произведении черпаю мысль, которая мне близка, которая буквально проникает в меня, я ее выписываю себе в ipad, чтобы периодически возвращаться к ней и не забывать о, казалось бы, «прописных истинах». Отвечу на ваш вопрос одной из таких цитат: «Решения, принятые на основе эмоций, это инстинкты, а не решения». Я просто откладываю принятие решения на какое–то время. Чтобы это действительно было уже решение, а не инстинкт.

— Последнее время губернаторский корпус пополнился широкой группой так называемых губернаторов–технократов…

— Светлана, извините, что перебиваю, но я никогда не слышал из уст президента такого понятия как губернатор–технократ. Мне кажется, этот термин просто очень понравился коллегам из СМИ, которые его с удовольствием используют. Я на самом деле не понимаю, что значит «губернатор–технократ», и не уверен, что и вы мне сможете объяснить…

— Это — к политологам, которые ввели в оборот данный термин. Но ранжирование губернаторов по типажам они применяют давно. Даже на примере смоленских губернаторов могу показать: был Глушенков — из плеяды «красных директоров», Маслов — из «генерал–губернаторов», Антуфьев — из «комсомольцев». Плеяда «технократов» — это совсем свежее веяние. Кстати, оно появилось уже после того, как вы успешно прошли испытание всенародными выборами. Причем, вы не попадаете ни под один из этих политологических штампов…

— У меня есть знакомые политологи, при случае поинтересуюсь...

— Перед тем, как задать воп­рос, процитирую определение «губернаторов–технократов»: «В основном это управленцы, пришедшие на посты глав регионов из экономического сектора. Главной задачей такого губернатора является не столько управление регионом с точки зрения экономического развития, сколько обеспечение требуемых федеральными властями результатов». Можно сказать, это человек–функция. Вопрос мой в следующем: как вы считаете, в свете этого нового тренда насколько сейчас актуальны для губернатора такие понятия как «справедливость» и «несправедливость»?

— Я думаю, общего рецепта нет. Каждый на своем месте сам принимает решение: быть «функцией» или оставаться человеком. С одной стороны, наверное, правильно было бы, чтобы губернатор, любой чиновник не оперировал бы понятиями «справедливость» и «несправедливость»… но это, скорее, для идеальной модели.

Лично я в своей работе, в своей жизни оперирую этими понятиями достаточно часто. Несмотря на довольно популярное нынче утверждение, что справедливости вообще не существует. Я убежден, что справедливость есть. На мой взгляд, понятие «справедливость» и религиозность человека, вера в Бога — это в какой–то степени совпадающие вещи. Я считаю, что отрицать справедливость может только тот, в ком нет веры в Бога.

— Алексей Владимирович, в 2012 году вы стали не только первым (и на тот момент единст­венным) губернатором не от «правящей» партии (при этом «правящая» вас поддержала), но и самым молодым главой региона. К тому же вы хотели стать губернатором, мечта сбылась. При этом впечатляющий рывок в карьере сделали сами, без протекций богатых или влиятельных родственников. Губернатор Островский — это как раз тот случай, когда человек сделал себя сам (SELFMADEMAN, как говорят американцы). Кто вы в большей степени: «везуничик» или «трудоголик»? Чем вы сами объясняете свой жизненный успех?

— Я действительно «трудоголик», и это еще мягко сказано. Я всегда очень много работал и работаю. Но, думаю, мой случай — это симбиоз везения (улыбки судьбы, посланной Богом), того, что вложили в меня мои родители, и того, что сделал я сам.

Если не брать во внимание, что мне повезло в глобальном смысле (а везение в том, какую карьеру я построил к сегодняшнему дню, безусловно, есть), то я не отношу себя к стопроцентным «везунчикам». В том смысле, что мне никогда ничего не давалось очень легко, с ходу, без каких–либо усилий. Вот есть люди (и я знаю таких), которые вроде вообще ничего не сделали, просто оказались в нужное время в нужном месте и, что называется, «поймали удачу за хвост». Они, как правило, выигрывают в лотерею с одного билетика. А кто–то купит сто билетов и не выиграет ни разу. Я никогда в жизни не играл, но образно я отношусь ко вторым. И хотя глобально мне действительно повезло, этому везению способствовало множество факторов.

— Одним из таких факторов стала встреча с Владимиром Жириновским? Именно она задала траекторию вашей карьере?

— Я бы сказал, что это одно из звеньев в целой цепи событий. Причем, не первое звено. Дело в том, что к каждому последующему этапу жизненного пути я приходил благодаря многим предшествующим факторам. И первым определяющим фактором, как ни странно это прозвучит, стала смерть моего отца. Если бы был жив отец (а он был человеком очень жестким и требовательным по отношению к близким), совершенно точно, по сумме факторов цепочка получилась бы совсем иная. И вряд ли сегодня вы брали бы у меня это интервью.

— То есть, отец видел ваше будущее каким–то совсем иным? И именно он тогда бы определял вашу судьбу?

— Он был замечательным, потрясающим человеком. Лучшим другом для своих друзей, прекрасным отцом, хорошим мужем. Но в силу жесткости характера и определенной авторитарности он оказывал на меня давление. Я не знаю, как сложилась бы моя жизнь, но совершенно точно — она сложилась бы по–другому…

Когда отец умер, мне было 12 лет. Мама, чтобы я не попал в «дурную компанию», чтобы не начал «без дела шататься по улице», отвела меня во Дворец пионеров, чтобы я выбрал тот кружок, который мне был бы интересен. Я выбрал фотокружок в Московской международной киношколе и начал увлеченно заниматься фотографией, потом операторским мастерством. И буквально целыми днями (за исключением занятий в школе) пропадал в киношколе.

Потом, в 1991–м году мама увидела в «Московском комсомольце» объявление о том, что газете требуется фотокорреспондент и стала меня уговаривать представить туда мои фотографии.

Я сначала отнесся скептически: какие фотографии, там взрослые люди, профессионалы претендовать будут, а мне 15 лет, но мама меня убедила (и я за это очень ей благодарен) отнести свои работы, сказав, что «хуже не будет». В итоге мои фотографии победили в этом конкурсе соискателей. Но тут выяснилось, что мне 15 лет и по трудовому законодательству меня не могут оформить на работу в газету на штатную должность фотокорреспондента, и я начал работать внештатником.

Потом на моем пути встречается фотокорреспондент, который (очевидно, увидев во мне потенциал) порекомендовал меня фотокорреспонденту московского бюро французского журнала «Сигма», и я начинаю с ней сотрудничать. Она видит, что я могу делать больший объем работ, чем требуется для «Сигмы», и рекомендует меня в Московское бюро Европейского пресс–фотоагентст­ва ЕПА. И когда Жириновский выигрывает выборы в 1993 году, мне заказывают сделать о нем фоторепортаж.

Во время работы над репортажем мы знакомимся, он предлагает мне стать его личным фотографом. При этом он сразу сказал: денег на зарплату фотографа у него нет, но я как стрингер могу весь отснятый материал продавать в СМИ, информагентства, и там получать свои гонорары. Без какой–либо цензуры с его стороны.

Потом наши пути с Владимиром Вольфовичем расходятся: один из репортажей, которые он разрешил мне продать, после публикаций почему–то внезапно вызвал у него негатив, и если ранее он любил повторять, что для него любая реклама, кроме некролога хороша, то здесь реакция была обратная.

Мы разрываем отношения, я ухожу, но некоторое время спустя он просит меня возглавить пресс–службу партии. Потом выясняется, что я — единственный человек из его окружения, который владеет английским языком, и Владимир Вольфович предлагает мне возглавить Международный отдел фракции. А некоторое время спустя я получил предложение возглавить его (как зампреда Госдумы) секретариат.

Замечу, все эти годы я работал у него буквально без отпусков и выходных. Наверное, он оценил мою работоспособность, а может, разглядел потенциал, и в 2003 году я уже избираюсь депутатом Государственной Думы. Затем становлюсь председателем одного комитета Госдумы, потом второго, и уже в качестве председателя комитета по делам СНГ начинаю сопровождать в поездках по СНГ президента и председателя правительства, меня узнают в администрации президента…

И когда руководство страны склоняется к тому, чтобы дать возможность представителю от ЛДПР возглавить один из регионов — и руководство партии в лице Владимира Вольфовича, и администрация президента, и глава государства (в силу того, что уже знали меня как председателя комитета по делам СНГ, видели мою работу) сошлись на моей кандидатуре. Вот такая цепочка событий.

— То есть, ваша кандидатура не от Владимира Вольфовича появилась?

— От Владимира Вольфовича. Но когда он предложил мою кандидатуру, как я понимаю, ему сказали, что это будет удачным решением, учитывая оценку моей предыдущей работы в качестве главы двух ключевых комитетов Госдумы: внутриполитического и внешнеполитического.

Возможно, оценивая эту цепочку событий, кто–то скажет: «Повезло». Но это везение — колоссальный труд, это работа без отпусков и выходных. Можно сказать, эта «высота» взята ценой определенных лишений. Конечно, это не те лишения и не те испытания, которые непосильны человеку. Но это — работа, работа и еще раз работа.

— Владимир Вольфович — яркий политик, который любит эпатировать публику. И реакция на него очень неоднозначна. Когда вы начали у него работать, ваша мама спокойно к этому отнеслась? Не пыталась «перенаправить», не говорила: «Ой, сынок, не надо тебе это»?

— Я рано повзрослел, оставшись без отца, принимал решения сам, а мама мне доверяла и поддерживала. Что касается разговоров о Владимире Вольфовиче и ЛДПР — таких разговоров с ее стороны точно не было, я не помню такого.

— И когда вы в 2003–м году решили пойти на выборы, тоже не отговаривала?

— Светлана, я настолько рано стал самостоятельным и взрослым, что подобных разговоров просто быть не могло. Я в 16 лет окончил школу и уже тогда «вылетел из гнезда», стал жить отдельно, постоянно пропадал на работе. На тот момент я уже сам определял свой путь, и, наверное, мама это понимала.

— Алексей Владимирович, в статусе губернатора вам приходилось сталкиваться с предательством, с тем, что конкретные люди обманули ваше доверие. Это не вопрос даже, а констатация факта. Речь сейчас о Платонове и Соваренко. Насколько остро вы переживали данные ситуации?

— Знаете, мне об этих людях, в принципе, не хочется говорить, они того не стоят. Но если уж вы спросили, поясню. Понятие «предательство» применимо для таких отношений, как у меня были с Платоновым, которого я действительно считал своим другом. В отношении коллег, коим для меня являлся Соваренко, я бы этот термин употреблять не стал. Что касается истории с Соваренко — здесь человек просто, что называется, не прошел испытание властью и «медными трубами».

Ситуация с Платоновым иная. Да, я считаю, это было предательство и эта ситуация, всё это было очень больно. Причем, не только для меня, но и для моей жены, которая также его считала глубоко порядочным человеком, и в отношении которого ей пришлось испытать тотальное разочарование. И для старшей дочери, которая его узнала в таком возрасте, когда ребенок уже может делать какие–то выводы, анализировать. А когда это случилось, она вообще уже была взрослой девушкой.

Но во всем этом есть, как мы уже говорили, не только плохое, но и хорошее. Такие ситуации, наверное, полезны в жизни, они укрепляют и закаляют. И потом, это не тот случай, когда предательство может как–то больно ударить по твоей жизни или жизни твоих близких (как в песнях Высоцкого, когда предательство — это уже вопрос жизни и смерти). Хорошо, что разочароваться в некогда близком человеке мне довелось в такой «легкой» форме. Но было больно, да…

— Пора, наверное, позитива добавить в нашу беседу. Поговорим о дружбе и друзьях. Один из ваших близких друзей смолянам знаком, это Михаил Питкевич.

— Если говорить о Питкевиче, Церковь называет такие отношения уже даже не дружескими, а родственными, поскольку я являюсь крестным отцом его младшего сына, а его жена Ольга — крестной матерью нашей младшей дочери Анны.

— Вы стали друзьями, когда он работал здесь, на Смоленщине?

— Нет. Мы начали дружить еще, когда были депутатами Государственной Думы. И потом уже я предложил Михаилу приехать сюда на работу в должности своего первого заместителя. Это был единственный член моей администрации, который не являлся смолянином. При этом, когда я сделал ему предложение о работе, мы сразу договорились, что он проработает здесь только один период моих полномочий.

Первоначально предполагалось, что года через два после начала моей работы в статусе губернатора я буду просить президента доверить мне право идти на всенародные выборы. Но, хотя у меня была возможность сделать это через два года, я всё–таки решил еще год поработать и просить президента о доверии через три года своих полномочий. Поэтому надо отдать должное Михаилу Юрьевичу, он здесь лишний год отработал в рамках мужских договоренностей.

И я благодарен ему за это. Потому что, с одной стороны, этот опыт ему был интересен, но не настолько интересен, чтобы стать определяющим событием в его жизни. Для меня моя работа (вся моя карьерная цепочка, начиная с 15 лет и до нынешнего момента) — это моя жизнь. Его жизнь — это все–таки бизнес, там ему по–настоящему интересно, там он чувствует себя уверенно, а работа в администрации Смоленской области для него всё же в большей степени — приобретение опыта.

— То есть, когда он принимал ваше предложение — это в определенной степени была жертва с его стороны?

— Нет. Точно нет. Наверное, некорректно за него говорить, но, думаю, Питкевич хотел попробовать себя в административном управлении. Его отец много лет работал в этой системе (председателем правительства Республики Удмуртия), и он вырос в этой среде. Но в итоге бизнес оказался Михаилу Юрьевичу все–таки более интересен.

— Кроме Питкевича, сколько людей вы считаете своими друзьями?

— Я считаю своим другом Андрея Борисова. Есть еще несколько человек, которых я также могу назвать своими друзьями. Товарищей гораздо больше. А уж про приятелей и знакомых вообще говорить не приходится.

— Что в вашем понимании подразумевает мужская дружба?

— Вообще, понятие «друг» для меня очень многое значит. У всех свое понимание. Кто–то каждого второго своим другом называет, кто–то вообще никого не назовет. Для меня «друг» — это очень серьезное понятие, поэтому я могу назвать своими друзьями буквально нескольких человек. А мое понимание мужской дружбы лучше всего описано в песнях Владимира Высоцкого, которого я очень люблю. У меня понимание настоящей мужской дружбы сформировалось как раз через творчество Владимира Семеновича. Кто знаком с его стихами и песнями, поймет, о чем я говорю.

— Вы нарушили многолетнюю традицию Желтого дома, когда в день рождения первого лица региона приемная губернатора собирала целую «очередь» из желающих лично его поздравить. В свой день рождения вы принципиально не появляетесь в рабочем кабинете, дабы никого не искушать (я, кстати, помню, в какую растерянность пришел один персонаж, который уже и подарочек приготовил… а именинника «в шаговой доступности» не оказалось). Как и где вы проводите этот день?

— В свой день рождения я стараюсь уехать из города и провожу встречи в министерствах в Москве. Вечером — традиционный ужин с семьей, родственниками и иногда с друзьями, если это вечер выходного дня.

— Недавно Жириновский отметил, что за все семь лет вашего губернаторства у правоохранительных органов лично к вам не возникло ни одного вопроса, ни одной претензии. Ваши подчиненные, в принципе, должны бы были понимать вашу щепетильность и принципиальную позицию относительно «нечистых на руку» чиновников. Тем не менее, что называется, «его пример (ваш) не стал наукой» для всех без исключения. Филимонов, Колпачков, Рыбченко стали фигурантами уголовных дел. Вот когда вы узнаете об очередном прецеденте, о чем думаете? Пытаетесь понять, когда и почему его (или её) «черт попутал»? И как в данной парадигме принимать кадровые решения, когда «страховки» нет, а все эти истории бросают тень на всю администрацию (несмотря на то, что в основном уголовные дела возбуждаются по результатам проверок контрольного департамента вашей администрации)?

— Сразу хочу отметить: те задержания и аресты чиновников, которые вы перечислили, они не последние. В ближайшее время еще будут и задержания, и аресты. И вновь — по результатам проверок, которые были проведены по моему поручению контрольным департаментом администрации области. Я к этому отношусь двояко. С одной стороны, конечно, мне это крайне неприятно. Потому что, как вы справедливо заметили, это бросает тень в целом на администрацию и на меня как ее руководителя (в том числе, это понижает позиции региона в рейтингах, которые проводят те или иные политологи и социологи).

С другой стороны, я отношусь к этому достаточно спокойно, потому что это люди не из моей «команды» — в том смысле, как я воспринимаю это понятие. Они были до меня, работают (работали) при мне и многие будут работать после меня. В данном случае страховки от «нечистых на руку» людей действительно быть не может.

Кстати, когда результаты проверок контрольного департамента выявляли «нехорошие факты» в отношении некоторых чиновников, для меня это не стало большой неожиданностью. В то же время, конечно, есть люди, в которых я уверен, их всего несколько человек. Если, не дай Бог, оступится кто–то из них, конечно, это уже напрямую будет ассоциироваться со мной.

— Вы сказали, что некоторые уголовные дела в отношении конкретных чиновников не стали для вас полной неожиданностью. Но было всё–таки такое: вот от этого не ожидал?

— Да… шоком не назову, но я испытал очень неприятное удивление в случае с Татьяной Ивановной Рыбченко. А по некоторым иным кандидатурам ничего удивительного для меня, в принципе, не было. Как и по тем, кого в ближайшее время ждут неприятности, связанные с Уголовным кодексом.

Но, повторю, в глобальном смысле всё это очень неприятно, потому что отражается на авторитете власти. Людям же не объяснишь, что некий условный Сидоров работал до меня, начиная с Прохорова, Маслова, Антуфьева, и вот только теперь его удалось «вывести на чистую воду». В понимании большинства, если мы вместе работаем, то непременно «повязаны». А у меня в подчинении работает свыше 1500 человек, к сожалению, не знаю их настолько хорошо, чтобы быть абсолютно в них уверенным.

Тем не менее, мы через контрольный департамент выявляем и будем продолжать выявлять злоупотребления, передавая результаты проверок в правоохранительные органы для дальнейшей разработки. Это моя принципиальная позиция.

— Наблюдая за вашими совместными с Андреем Борисовым инспекционными поездками по городу Смоленску, за тем вниманием, которое вы уделяете областному центру… это впечатляет. Насколько помню, при Алашееве, при Соваренко область вмешивалась только тогда, когда горадминистрация где–то «накосячила». А теперь мы изначально видим работу тандема. Создается ощущение, что губернатор Островский решил взять личную ответственность за ситуацию в Смоленске...

— Светлана, я ответственность и за Смоленск, и за другие муниципальные образования Смоленщины взял на себя 20 апреля 2012 года. Если говорить о столице субъекта, то я старался помогать и Алашееву, и Соваренко, помогаю и Андрею Борисову. К сожалению, катастрофически не хватает рабочего времени, поэтому совместные инспекционные поездки по городу с Андреем Александровичем и рабочие совещания приходится выносить за рамки рабочей недели, задействовав субботы и воскресенья, чтобы оперативно решать возникающие проблемы.

Не скрою, Борисову мне хочется помогать, поскольку это на сто процентов моя креатура, и мне важно, чтобы он состоялся как руководитель. Но при этом надо понимать, что помогаю я не Борисову и не городской администрации, а помогаю жителям и городу Смоленску через решение конкретных задач.

— В связи с городской тематикой позвольте не вопрос даже, а крик души уже! Вы недавно высказывали претензии к работе ряда муниципальных предприятий Смоленска, в том числе и «Зеленхоза». Алексей Владимирович, если это возможно в принципе, вместе с Андреем Александровичем остановите существующий варварский подход работников «Зеленхоза» к кронированию (как они это называют) деревьев! Когда липовая аллея (на Октябрьской Революции) превращается в ряд голых столбов с легким зеленым пушком наверху, это не кронирование, это издева­тельство и над деревьями, и над жителями.

Нам читатели присылают фотографии изуродованных подобным «кронированием» дворов, люди возмущены, и нам понятно их возмущение, потому что теперь такая радость, как посидеть во дворе на лавочке в тени деревьев, им недоступна. Какое печальное зрелище представляют сами дворы с торчащими «столбами» вместо деревьев, пояснять не надо. Замечу, я специально искала факты подобного «кронирования» в столице нашей Родины — НЕ НАШЛА. Этот смоленский вандализм как–то можно остановить?

— И у меня, и у Андрея Александровича Борисова есть определенное раздражение по поводу работы муниципальных предприятий. Также у нас есть понимание, что их работу надо серьезно перенастраивать. Я очень рассчитываю, что с приходом Андрея Александровича на должность главы города подход к работе в этих организациях, в том числе, в «Зеленхозе», в «Жилищнике», в других подведомственных городу предприятиях изменится. Кстати, Светлана, вот мы завершим наш разговор, сейчас почти час дня, какие у вас дальнейшие планы на сегодняшнюю субботу?

— На рынок пойду…

— А я пойду проводить совещание с Борисовым и с иными чиновниками по ситуации в городе Смоленске, кстати, оно у меня на 13 часов запланировано. И я, в том числе, беру на себя обязательство: еще раз проговорю с Андреем Александровичем вопрос о работе «Зеленхоза» и необходимости изменения подходов.

— Алексей Владимирович, спасибо, что нашли время на это интервью. Вопросы еще остались, но из уважения к вашему плотному рабочему графику (несмотря на выходной день), не стану злоупотреблять, понимаю, что «город ждет». Просто предлагаю считать эту нашу беседу незавершенной…

— Спасибо, Светлана, договорились.