Независимое общественно-политическое издание
#6 (52)
9 апреля 2012

Милосердие как главный смысл


Юрий Семченков

Мастерская



Добровольцы службы «Милосердие» при Смоленской епархии — люди самые разные. Люди разнообразных профессий, различного возраста, разного рода занятий. Среди них, например, один из ведущих актёров Смоленского государственного драматического театра Игорь Голубев, его жена Лариса — коммерческий директор одной из смоленских радиостанций, врач Станислава Гурьева, библиотекарь Таисия Кузнецова, работник облдепартамента соцразвития Марина Борисенкова, психолог Алена Хохленко и десятки других замечательных людей самых разнообразных профессий. Они не любят публичных разговоров об этой стороне своей жизни, полагая, что их место не на страницах и экранах, а рядом с нуждающимися в помощи.

О нелёгких буднях службы «Милосердие» мы беседуем с Еленой Элькинд, сестрой милосердия патронажной службы.

— Елена Григорьевна, ваша служба в Смоленске образовалась ведь совсем недавно?

— По сути дела, это движение у нас началось с приездом епископа Смоленского и Вяземского Пантелеимона. У него богатая практика, ведь он является председателем Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению, который координирует церковные социальные начинания во всех епархиях Русской Православной Церкви и развивает общецерковное добровольческое движение милосердия. Служба хорошая, действует много лет по всей стране. К нам, например, на днях приезжают сестры милосердия из Екатеринбурга.

— В других регионах это движение началось раньше?

— В том же Екатеринбурге движению десять лет. У нас — ещё меньше года. Прошлым летом появились объявления в храмах, в интернете. Приглашались на обучение все, кто хочет научиться ухаживать за болящими, кто может и готов потратить хотя бы два часа своего времени в неделю на то, чтобы бесплатно кому-то помочь. Я, например, нашла объявление в сети и пошла учиться. Учили нас очень опытные московские сестры милосердия, мы и сейчас с ними поддерживаем связь. Учили не только основам ухода за болящими. Они своим примером, своей любовью что-то делали с нашей душой.

— Вы это чувствовали?

— Это очень сильно чувствовалось. Мы видели их любовь к своему делу, то, как они говорят о людях, как они относились к нам. В каждом человеке нужно видеть образ Божий, и они его видят в каждом. Это очень сильно воздействует, лучше, чем всякие слова.

— Но изначально вы шли учиться первичным медицинским навыкам?

— Да, обучались уходу. От чего умирают люди после инсульта? Ведь им дают правильные лекарства, делают правильные уколы. Умирают от недостатка ухода. Больных надо переворачивать, их надо поить, кормить, высаживать, обрабатывать пролежни. Мы не лечим. Наша задача выхаживать.

— Много добровольцев пришло на первые курсы?

— Пришло где-то семнадцать человек.

— Все остались?

— Почти все.

— Вы знали друг друга, вместе ходили в храм?

— Мы из разных храмов, да я тогда и не была активной прихожанкой, хотя уже ходила в храм.

— Получается, что через службу «Милосердие» вы пришли к церкви?

— Совершенно верно. Есть люди, которые через Бога идут к добрым делам, а бывает наоборот — начинают делать добрые дела, а потом начинают понимать смысл.

— Можно говорить о взаимной помощи.

— Верно. Я всегда вспоминаю слова наших наставников, что больные больше дают ухаживающим, чем ухаживающие больным. Меняется душа, пересматриваешь отношение к миру, начинаешь больше любить всех людей.

— Сколько в Смоленске должно быть таких подвижников, чтобы снять остроту проблемы ухода?

— Я думаю, что несколько сотен человек. В Екатеринбурге их больше двухсот.

— А у нас?

— По спискам около сотни, в реальности немного меньше. Есть те, кто говорит, что я, мол, обязательно приду, но не сейчас. Но есть и такие подвижники, которые всё своё время отдают. В чем особенность нашего региона? Все наши сестры милосердия и добровольцы работают бесплатно.

— Вы работаете с теми, кому необходим уход на дому?

— Мы начинали с неврологического отделения больницы на Покровке. Потом возникла необходимость продолжать оказывать помощь одиноким болящим на дому после выписки. Так возникла патронажная служба. Сейчас начинают выделяться и другие направления: помощь многодетным семьям, брошенным детям. На этих направлениях у нас очень энергичные замечательные девочки-координаторы. Есть ещё замечательная Аня Цветкова, которая занимается бездомными. Я вообще не знаю, когда она спит, потому что работает круглосуточно.

— Среди вашего движения есть медики, которые работают на основном месте работы, а потом занимаются уходом в качестве добровольцев?

— Да, есть врачи, сейчас их уже трое. Станислава Гурьева, например, очень хороший врач, работает в стационаре, а в свободное время ходит на патронаж и ухаживает за нуждающимися в больнице. Она — сестра милосердия «первого призыва». Есть фельдшеры. Трудятся у нас и некоторые студенты медакадемии.

Я часто бываю и в областной больнице, и в Красном Кресте, и на Покровке. И чем больше я хожу в больницы, тем больше уважаю работающих там врачей и медсестёр. Подавляющее большинство из них при огромных нагрузках остаются профессиональными, доброжелательными, заботящимися о больных людьми.

— Молодёжи среди вас много?

— Есть молодёжь, очень хорошая молодёжь, что, конечно, радует. Мы постоянно ищем людей, обращаемся сами в учебные заведения, рассказываем о судьбе нуждающихся в помощи людей. Кто-то обязательно откликнется. В каждом храме есть наше объявление, есть наш сайт smol-miloserdie.ru. Каждое воскресенье в 14 часов мы ждём добровольцев в Успенском соборе. Обычно каждые выходные кто-то приходит. Но есть закономерность: чем больше мы ищем добровольцев, тем больше к нам обращаются за помощью. В епархии есть специальный телефон. Там всегда дежурный, который чётко знает, чья помощь необходима, к кому обратиться.

Есть случаи, когда кроме нас никто не может помочь. Соцслужбы не работают, скажем, с онкологией четвёртой стадии, а есть люди, которые категорически не хотят уходить в хоспис. Такие люди становятся нашими.

— Чувствуете ли вы, что человек каким-то образом меняется на последней, терминальной стадии болезни?

— В разные стороны. Есть, к примеру, совершенно потрясающая женщина. Мы познакомились с ней в хосписе. Она в детстве была верующей, бабушка водила ее в храм. Потом много лет жила как большинство из нас. И однажды после антираковой терапии, находясь в полной уверенности, что болезнь отступила, на очередном обследовании услышала, что она на терминальной, то есть последней стадии болезни. Метастазы затронули и печень, и позвоночник. А мы в хоспис ходили к другой женщине, оставленной всеми. Для неё девочки из духовного училища стали петь молитвы. Они чудно совершенно поют, очень красиво, душевно. Даже неверующие люди поражаются. Вдруг эта женщина, которую мы не знали, села и заплакала. У неё появилась потребность поговорить. Девочки из духовного училища стали с ней разговаривать, отвечать на вопросы. И она как-то просветлела, успокоилась. Попросила пригласить к ней батюшку. Исповедалась и причастилась. Уехала к родным, очень тепло сейчас со всеми общается. Раз в два-три дня мы с ней обязательно перезваниваемся, она живёт не в Смоленске. У неё ушло отчаяние. А кто-то не может принять свою ситуацию. Озлобляется. Эти люди очень тяжело умирают.

— Вы хотели бы, чтобы ваш сын участвовал в подобном движении, это же очень тяжело?

— Я очень хочу, чтобы мой сын тоже стал добровольцем нашей службы. Потому что я знаю, как это повлияло на мою жизнь, и надеюсь, что и на его жизнь это повлияло бы так же. Я не видела никого, кому бы это пошло во вред.

— Но ведь, наверняка, были и те, кто не выдерживал…

— Всё-таки это ответственность большая. Может быть, кто-то слишком рано пришёл. Рано по духовному состоянию, рано по возрасту. Это ведь служение, а значит — послушание, смирение.

— Вы осознанно выбираете путь, на котором будете сталкиваться со смертью людей, к которым привыкли…

— У наших болящих не бронхиты и не ОРЗ. Все они — люди с хроническими неизлечимыми заболеваниями, которые приводят к известному концу. Но от нас зависит качество, а иногда и продолжительность отпущенной им жизни. При нас они тоже умрут, но по-другому.

— Много ли желающих помочь вашей службе?

— Мы обращались за помощью ко многим. Поначалу на просьбы наши никто не отвечал. Но лучшая реклама — это ежедневная добросовестная работа. Сейчас о нас знают: кто-то столкнулся в больнице, чьи-то родственники были на патронаже. Жалеть больных детей легче, даже статьи о несчастных животных, которых так много печатается в прессе, трогают сердца чувствительных людей. Патронажная служба не выглядит такой лиричной и возвышенной. Видом больных пожилых людей сентиментальных чувств не вызовешь. Боль, беспомощность, усталость, одиночество, зачастую плохие бытовые условия. Поэтому когда молодые руководители успешных предприятий отказывают нам в помощи, или не слышат наших просьб, не видят наших писем у себя в почте — я отношусь к этому спокойно, со смирением. Они ещё не знают, что все люди стареют, и им тоже придётся состариться, что бывает больно, и никто никому не гарантирует вечное богатство и здоровье, что, чем раньше человек начинает думать о своей душе, тем больше шанс, что он её сохранит.

— Чем, по вашему мнению, отличается медицинская сестра от сестры милосердия?

— У медицинской сестры в отделении чётко очерчена профессиональная задача. Есть, скажем, шестьдесят больных, и нужно сделать сто двадцать процедур. Так установлено. Если она будет «очеловечивать» каждого больного, то сделает десять процедур вместо ста, и её уволят с работы за профнепригодность. Именно поэтому больные в стационаре «обезличены». А у любой сестры милосердия, у любого добровольца на первом месте человек. В идеале очень хорошо, когда есть сестра процедурная и рядом сестра милосердия. В Московских больницах есть палатные сёстры милосердия, там они работают на постоянной основе, на ставках. В каждой палате процедурная сестра качественно и хорошо делает своё дело, а сестра милосердия — своё. Умыла, поговорила, помолилась, помогла повернуться, подала попить, накормила. Естественно, человеку стало лучше. Это разные служения.

— Какие темы разговоров чаще всего всплывают при общении с вашими опекаемыми?

— Общие для всех темы — это брошеность, покинутость, отсутствие внимания. Самая страшная беда — отсутствие любви. Рассказывают о себе, о своих близких, обо всём, о чем никто никогда не спрашивал, не было возможности рассказать. Держатся за общение всеми силами. Почти все знают, чем они больны, но мы сталкиваемся с тем, что люди до последнего момента тему смерти в разговорах не поднимают. Не хотят в это верить.

Сестры милосердия не должны заводить сами такие разговоры, но если человек сам готов и хочет об этом поговорить, мы должны быть искренними, любящими, сострадательными, и не заслонять от человека правду фальшивыми надеждами. Если есть духовные вопросы, то лучше, если болящий задаст их батюшке. У нас служение своё. Если сестра пришла делать перевязку, но видит, что некому накормить больного, она остаётся сварить кашу и накормить человека. Мы работаем не из-под палки, мы пришли по зову сердца. Владыка учит нас смиряться ради больного, даже если человек иногда ведёт себя не так, как нам хотелось бы. Надо понять, что он болен, и это болезнь заставляет меняться его характер в такую сторону. Надо спокойно принять, умиротворить, успокоить, не перестать любить. Мы не можем повернуться и уйти, мы пришли не для этого.

— Что самое главное в вашей работе?

— Чем больше я работаю в патронаже, чем более понимаю, что бесценна каждая душа. Понимаю, что все забытые, заброшенные, ненужные никому со своими болячками люди — суть богатейшие душой, и мы не имеем права забыть об их существовании. Мы не видим большинства инвалидов и больных нашего города только потому, что они не могут спуститься из подъезда, не могут выйти на улицу. Поэтому нам кажется, что их мало. Сколько их лежит по своим квартирам, сколько нуждается в нашей помощи! А мы в преддверии юбилея города тратим деньги на набережные, на обсуждение, сколько метров в высоту будет праздничная стела. У нас есть примеры, когда больной помогли только батюшка, который сам приваривал рельсы для того, чтобы она могла на коляске спускаться из подъезда, и пенсионерка из Германии, которая на своё восьмидесятилетие объявила о том, что вместо подарков хочет получить деньги, чтобы купить эту самую коляску для русской девушки. У нас в мозгах должна произойти революция.

— Вы надеетесь, она когда-нибудь произойдёт?

— Может быть, хотя бы кто-то вспомнит, что многие из тех, кто нас учил, лечил, строил наш город, сейчас остались один на один со своим горем, со своими болезнями, с безумными очередями в поликлиниках, которые не может выдержать и здоровый человек, с огромными ценами на лекарства. У меня сестра живёт в Берлине, она трудится в центре по работе с инвалидами. Так вот, в Берлине у них каждая улица продумана для инвалидов, все светофоры настроены для слепых, все трамваи соответственно оборудованы. Новое кафе не откроют, если в нем не будет въезда для инвалидов. Я понимаю, что мы не в Берлине, мы в Смоленске, но я верю, что у нас тоже так будет.

© Группа ГС, Ltd. All rights reserved.

При перепечатке материалов обязательна активная ссылка http://smolensk-i.ru/052/10