Смоленский филиал фонда «Защитники Отечества» — о том, что остается за кадром

Фонд «Защитники Отечества» был создан в ответ на вызовы времени для решения масштабных задач по поддержке участников СВО и их семей. Но как устроена эта работа изнутри? Что стоит за сухой статистикой оказанной помощи? Руководитель смоленского филиала фонда Наталья Полушкина в эксклюзивном интервью «О чем говорит Смоленск» рассказала о том, что ранее оставалось за кадром.

В этой нашей беседе нет места общим фразам. Только честные ответы на сложные вопросы: о психологических травмах, которые не заживают сами, о стереотипах, мешающих просить о помощи, о том, почему ветераны СВО рвутся обратно в зону боевых действий, как спорт становится спасением и в чем сила «Маминого сердца». Это разговор не только о помощи, но и о личном выборе, мужестве и о том, почему «как раньше» — уже не будет.

— Фонд «Защитники Отечества» был создан год спустя после начала СВО. Причина его создания понятна, это была назревшая необходимость. И было сразу ясно, что это будет серьезная структура, заточенная на решение стратегических задач, которые соответствуют новым вызовам. Наталья Иосифовна, как вы полагаете, почему именно вы получили предложение возглавить региональное отделение фонда?

— Я на тот момент работала в некоммерческой организации «Ради Будущего» и являлась заместителем руководителя государственной организации «Точка опоры», которая работает с детьми–сиротами, с детьми, оставшимися без попечения родителей. Думаю, эта моя деятельность в некоммерческом секторе и стала базовой составляющей в части предложения мне продолжить работу уже в филиале фонда «Защитники Отечества».

— Были какие–то сомнения? Как вы вообще отнеслись к этому предложению? Понятно, что это честь и большое доверие... Но какие–то сомнения были?

— Конечно, было понимание, что это честь и доверие. Но когда нам поступают предложения о смене направления работы, мы всегда исходим из того, позволят ли собственные ресурсы выполнить новые задачи. Это первое.

Второе. Каждый из нас понимает, что профессиональных компетенций, полученных на прежнем месте работы, может не хватить. Хотя у меня в данном случае и были предпосылки для работы с новой целевой группой — ветеранами боевых действий, участниками СВО и членами их семей, я осознавала, что моих знаний будет недостаточно.

Здесь важны не только имеющиеся навыки, но и желание получать новые, а также умение работать в команде. Конечно, «роль личности в истории» никто не отменял, но мы всегда сильны командой. Я прекрасно понимала, что уходя на новое направление, нужно решить две задачи: уйти с минимальными потерями для предыдущей работы и при этом быть уверенной, что я смогу сформировать новую команду, способную работать эффективно. Я отдавала себе отчёт, что задача сложная.

«Решится не каждый»

— Как вы подбирали команду? Наверное, очень непросто в совершенно новое, стратегически важное направление, которое предстояло выстроить с нуля, привлечь опытных грамотных специалистов.

— Для муниципалитетов нам помогло подбирать специалистов наше Министерство социального развития. Было принято решение, что часть сотрудников придёт оттуда. Самой большой сложностью был поиск моих заместителей по правовому сопровождению, цифровизации, персонализации данных, по работе со СМИ, по общественным проектам. Спектр задач очень широкий. И вы правильно заметили, что привлечь состоявшегося профессионала в совершенно новую организацию очень непросто. Это значит, что он должен поверить и в деятельность фонда, и в тебя как руководителя. Он должен быть готов начинать всё с нуля. На такое решится не каждый.

Кроме того, нужно было учитывать сложность целевой группы, с которой работает фонд. Это люди, прошедшие через боевые действия, это семьи, потерявшие близких. С такими людьми ты не имеешь права на ошибку. Понимая весь эмоцио­нальный груз, который ляжет на социальных координаторов — тех, кто непосредственно контактирует с людьми, к подбору команды нужно было подойти особенно тщательно.

— Все ли сотрудники «первого призыва» остались? Все выдержали?

— Не все.

— И нельзя их обвинять, наверное?

— Чтобы было понятно, я проведу параллель с целевой группой, с которой я работала ранее, до того, как возглавила филиал фонда «Защитники Отечества». Когда работаешь с детьми–сиротами, главная цель — устроить ребёнка в семью: под опеку, в приёмную семью или через усыновление. Но люди, желающие взять ребёнка, должны трезво оценивать свои силы и ресурсы, быть честными прежде всего с самими собой. Здесь совершенно неприемлемы поверхностные, эмоциональные порывы. На эмоциях можно быстро принять кажущееся правильным решение. Но эмоция проходит, обстоятельства меняются, а решение уже не отменишь. Это касается серьёзного шага — принятия ребёнка в семью.

Точно такая же параллель возникает с социальными координаторами, которые работают с ветеранами боевых действий и семьями, потерявшими близких на СВО. Ты должен понимать, хватит ли твоего внутреннего ресурса на эту работу.

Я ни в коем случае не говорю, что какие–то неудачи — это вина координаторов, которые не выдержали испытаний, что у них не хватило компетенций. Дело совсем не в этом. Во–первых, работа социальных координаторов фонда тогда только начинала формироваться как отдельное направление. И люди, соглашаясь на неё, до конца не понимали, с чем предстоит столкнуться, потому что всё происходило очень быстро. Указ президента был уже принят, мы знали, что будет создана организация, знали нашу целевую группу, но четких задач и методик работы на старте ни у кого не было.

Мы все пришли из разных сфер. Поэтому в марте, апреле, мае 2023 года каждый из нас, включая меня и социальных координаторов, проходил обучение. Нас приглашали в РАНХиГС в Москву, где мы получали базовые знания. Так что говорить, что кто–то виноват — Боже упаси, нет.

Те, кто ушёл, как правило, сделали это потому, что поняли: они не справляются психологически. Мы с вами прекрасно понимаем: если ты чувствуешь, что не готов к чему–то, что работа идет в ущерб семье или собственным детям, то продолжать нельзя. Потому что мы можем невольно травмировать и своих близких.

Желание помочь ребятам, помочь семьям — это чудесный порыв. Но надо отдавать себе отчёт, что звонок от них может поступить и глубокой ночью, и далеко не все близкие будут это понимать и поддерживать. К тому же, поначалу были сложности с пониманием, как именно нужно работать, каков должен быть режим работы и сроки ответов на обращения. Вот в этот период люди стали уходить.

Часть ушла по состоянию здоровья. Потому что, как бы мы ни говорили о своей силе, какими бы крепкими ни были... У меня базовое образование — педагог–психолог, и я могу сказать: иногда сдаю даже я. Я понимаю, когда мне нужно время, чтобы восстановиться.

«Источник силы» и поддержка профессионала

— Кстати, учитывая, что психологические нагрузки — неотъемлемая часть работы, как сотрудники фонда с этим справляются? Помощь психолога здесь необходима?

— Я и до этой работы прекрасно понимала, что такое профессиональное выгорание. И мой предыдущий опыт лишь подтвердил, как важно работать с сотрудниками в этом направлении. А в нашей нынешней сфере без этого просто нельзя.

Здесь важна и работа каждого над собой, и помощь специалистов. Нам очень повезло: мы наладили тесное сотрудничество со Смоленской митрополией. Огромное спасибо владыке Исидору и коллегам! При такой работе очень важно понимать, откуда черпать силы. Для нас таким источником сил стало взаимодействие с Русской Православной Церковью.

Более того, в епархии работают сильные специалисты, кризисные психологи — они молодцы. Ещё до того, как мы начали тесно взаимодействовать, мы переняли их опыт, получили экспертные оценки нашей деятельности и организовали психологическое сопровождение для нашего коллектива — социальных координаторов и их заместителей.

Благодаря такой системной работе, в этом году мы расширили целевую группу. Теперь с нами вместе активнее участвуют в мероприятиях и сами ветераны боевых действий, входящие в актив Ассоциации ветеранов боевых действий Смоленской области. Так что я изначально понимала важность этого направления, мы его предусмотрели. За что всем огромное спасибо. Также каждый из наших сотрудников может обратиться к клиническому психологу — прикомандированному специалисту от Министерства здравоохранения Смоленской области.

Кроме того, что клинические психологи работают здесь, мы выстроили выездную работу с нашим Минздравом. Так что и специалисты, и социальные координаторы, и сама целевая группа: ветераны СВО, члены их семей могут получить психологическую помощь и поддержку в индивидуальном формате. В муниципалитеты выезжают бригады.

— Наталья Иосифовна, но ведь далеко не каждый из вернувшихся бойцов готов признать проблему и согласиться на помощь психолога. Как вы убеждаете это сделать мужчин, для которых существует стереотип: «обратился к психологу — значит, слабак, не справился»? Вот он воевал, а теперь ему нужен «мозгоправ»... Многим сложно отказаться от этого ложного стереотипа.

— Сказать, что это поле деятельности беспроблемное, я не могу. Да, вы правы. Стереотип о том, что обращение к психологу — это демонстрация слабости, до сих пор силён. А я считаю, что всё наоборот. Только сильный человек, понимая, что у него возникли временные сложности, может найти в себе силы пойти к профессионалу. Важно понимать, что психолог — это человек с образованием, более того, клинические психологи, которые с нами работают, прошли специальную подготовку в НИИ имени Сербского, чтобы работать именно с военной травмой, с травматизированными людьми в целом. Это касается и семей, которые долгое время находятся в состоянии стресса и ожидания — чьи близкие сейчас в зоне боевых действий, или тех, кто не может найти своих родных, не вернувшихся с задания, и, конечно, семей погибших.

Психологи из епархии, с которыми мы сотрудничаем, тоже прошли соответствующую подготовку. Мы долго обсуждали, как должна быть построена эта психологическая поддержка, и пришли к выводу, что она должна быть психолого–социальной. И благодаря тому, что сейчас есть несколько вариантов — через обращение в Церковь, через специалистов по конкретным проблемам, через диспансеризацию, — я надеюсь, мы сможем переломить этот стереотип.

— Здесь роль семьи, наверное, важна не в последнюю очередь.

— Вы знаете, огромная роль здесь отводится и семье. Очень важно понять одно: это состояние — временное. Часто наши физические недомогания влекут за собой проблемы психологические.

Так вот, нужно понимать: когда ребята возвращаются, некоторые из них очень долго не могут нормально уснуть. Поэтому мы и проводим разъяснительную работу с семьями. Объясняем, что физические проявления — это важный сигнал, который заставляет иначе взглянуть на состояние любимого человека. И это повод сделать шаг навстречу специалисту, который поможет исправить ситуацию, потому что он — профессионал. Мы же почему–то не хотим принять простую вещь: психолог — это профессионал. Просто в это нужно поверить.

«Они возвращаются другими»

— На одном из заседаний ре­гио­нального Всемирного Русского Народного Собора вы очень эмоционально рассказывали о том, что наши ребята вернулись с соревнований «Кубка защитников Отечества» с победой. И тогда не все присутствующие в зале смогли заразиться этой вашей эмоцией, потому что тема Собора была другая — укрепление традиционных ценностей. Тем не менее, вы свое выступление решили посвятить именно победе наших воинов на Кубке. Почему?

— Когда ребята возвращаются из зоны боевых действий, они возвращаются другими. Совершенно другими. Там, на фронте, меняется система ценностей: цена жизни, цена дружбы, цена товарищеского плеча. Мне кажется, люди перестраиваются за очень короткий срок. Чтобы выжить, ты должен безоговорочно доверять тем, кто рядом. То самое мужское, военное братство — это не просто слова, там это наполнено реальным, жизненно важным смыслом. И вот, получив этот колоссальный опыт...

— Не можем не процитировать Дмитрия Ковалёва, который в интервью нам сказал: там ребята становятся чище, добрее.

— Абсолютно верно. А здесь они сталкиваются с другой реальностью. Их ключевая характеристика — обострённое чувство справедливости. Оно формируется там и переносится сюда. И когда они приезжают в отпуск или возвращаются из–за ранений, понимая, что уже не вернутся в строй, они переживают за оставшихся там. Они здесь, а их товарищ — там, и он бы сейчас прикрыл спину, вытащил, просто был рядом, усиливая своего бойца…

А здесь они порой встречают равнодушие, хамство, безразличие. Для них само безразличие уже воспринимается как хамство. Непонимание того, что происходит там, для них становится своеобразным триггером. Поэтому ребята, практически все, снова рвутся туда. Жёны приходят и умоляют: «Помогите отговорить!» Но это — выбор бойца. Мы не вправе его отговаривать, потому что мы не были на его месте. Он имеет на это право — вернуться, несмотря на полученное ранение, несмотря на инвалидность. Значимость его нахождения там для него огромна.

— Я думаю, они и вам говорили: «Я там нужнее».

— Конечно. Мы пытаемся объяснить, что и здесь задачи не менее важны, и это правда. Когда боец, получивший инвалидность, понимает, что вернуться туда он уже не может по состоянию здоровья, ему необходимо найти для себя новую значимую деятельность. Где–то это «Уроки мужества» — и это правильно. Мы стараемся привлечь каждого вернувшегося бойца, кто готов и хочет. Ведь работа с детьми, подростками, студентами тоже требует определённых компетенций, несмотря на весь боевой опыт. «Уроки мужества», участие в гражданско–патриотическом воспитании — это одно направление.

И очень важное направление — спорт. Для многих спорт — это возвращение к жизни и лекарство от депрессии. Меня тогда просто распирало от эмоций. Потому что нам, здоровым или не очень, но ходящим на своих ногах, легко говорить о своем участии в спорте. А как быть ребятам, у которых были руки, ноги, а сейчас их нет? Порадоваться, почувствовать, что жизнь продолжается, что он может также насладиться победами в соревнованиях, насладиться жизнью, они могут только преодолев себя.

— Когда вы со своей командой втягивали ребят в эту спортивную историю, в выступления на Кубке, наверное, немногие поверили, что это вообще возможно?

— Скажу так: главное — сделать первый шаг. Знаете, как у нас часто бывает? Сразу думаем: «Ай, да ну, кто на это пойдёт?» Мы пытаемся поставить себя на место другого человека, но часто ошибаемся. Мы не на их месте, мы можем неверно оценить ситуацию. Но мы можем предоставить им возможность.

Когда мы решили принять участие в первых соревнованиях, мы просто сказали ребятам: «Поехали!» А они в ответ: «Как? Мы же не тренировались, мы не готовы». Я спросила: «Чем мы рискуем?» Ничем. И они поехали, мой заместитель, Инна Анатольевна, поехала вместе с ребятами. Важно было не только их убедить, но и показать, что ты рядом, что они не одни, брошенные в незнакомом месте. Мы их сопровождаем — «Мы здесь, мы с вами». Мы решаем все организационные вопросы, вопросы проживания, другие вопросы — а их, поверьте, немало.

И вот, видя эту поддержку, ребята поверили. А когда они приехали и увидели всё своими глазами... Ведь ресурсы у регионов разные. Они посмотрели, пообщались друг с другом: «А у нас есть вот такие секции», «А нам область закупила вот это оборудование». Они обменялись опытом и поняли, что в жизни есть ещё к чему стремиться.

Возвращаясь к тому, с чего мы начали нашу беседу: если в тебе самом нет сил, ты не сможешь помочь другим. Это банально, но это факт. А здесь ребята видят свой личный пример успеха. Он может показать свои достижения в стрельбе, и они радуются, как дети.

И что самое важное и чему я несказанно рада — они поняли, что сами для кого–то стали тем спасительным огоньком. Тем спасательным кругом, что удерживает товарища от рюмки, от отчаяния, когда жить уже не хочется. Они смотрят друг на друга и думают: «Вот Андрей смог — и я смогу!» Это «Андрей смог — и я смогу» и позволяет им увидеть выход из той сложной ситуации, в которой они оказались.

О доверии и встречах с губернатором

— В рамках нашего проекта «Я ВЕРНУЛСЯ» довелось довольно много общаться и с ветеранами нашими, и с участниками СВО. И вот мы видели на протяжении этих двух лет, как росло их доверие к фонду: оно росло постепенно, не сразу. Один из ветеранов сказал: «Я бы сам ни за что не пошел. Мне подсказал Дима Ковалёв, заверил, что там реально помогают». Вот так и идет, по цепочке, по рекомендации.

— Конечно. Работая здесь, важно помнить принцип: если ты кому–то помог, этот человек будет рассказывать о том, как ему помогли. Если ты не смог помочь — он так же будет транслировать это, скажем так, с отрицательным знаком.

— Губернатор Василий Анохин в ходе поездок по муниципалитетам всегда встречается с ветеранами, с членами семей участников СВО. Насколько откровенным и полезным для обеих сторон бывает разговор на этих встречах? И не становятся ли они поводом для обиды, что кого–то не оказалось в списке приглашенных?

— Мне иногда хочется сказать коллегам и представителям семей: да, безусловно, существуют объективные сложности, мы не можем собрать всех и организовать встречу с первым лицом региона для каждого. Тем, кто подозревает, что бойцов «готовят» как–то к этим встре чам с Василием Николаевичем, хочу напомнить о главном: члены семей участников СВО, семьи погибших, сами ветераны — это та категория людей, которая не будет лгать или приукрашивать действительность. Их мнение — это честный срез реальности, своего рода экспертная позиция.

Суть таких встреч не в том, чтобы просто поговорить и услышать слова благодарности. Важнее всего выявить те реальные проблемы, которые по разным причинам до сих пор не решены. И это действительно работает: на каждой встрече мы находим такие болевые точки.

Когда мы говорим о сложностях адаптации, о вовлечении в спорт или гражданско–патриотическое воспитание, нужно вспомнить: разве нынешняя ситуация — первая подобная в истории России? Нет. Их было немало. Именно поэтому мы проводим параллели с Великой Отечественной войной, Афганистаном, Чечнёй.

И здесь абсолютно правильное решение принял Василий Николаевич: после каждой встречи с семьями участников СВО в муниципалитетах следом идут встречи с ветеранским сообществом — с теми, кто прошёл и Афган, и Чечню, и Сирию. Главная задача сейчас — не допустить тех ошибок и проблем, которые были в прошлом. Мы все помним 90–е годы, мы через это прошли. Масштаб нынешних задач, конечно, иной.

«Как раньше» уже не будет

— У нас сейчас в регионе действуют 50 мер поддержки участников СВО и их семей, из них 37 бессрочные. Это цифра такой останется или она может измениться?

— Я не исключаю, что она будет меняться, но говорить об этом преждевременно. Единственное, могу сказать, что мы — один из тех регионов, которые думают наперед. Почему некоторые меры у нас бессрочные? Например, меры поддержки семьи. Неважно, за лентой боец или вернулся, меры поддержки все равно действуют. И так должно быть. Потому что он защищал Родину, он защищал нас, свою семью, свой регион, и эти меры поддержки должны быть бессрочными. Это правильно. Поэтому я говорю, что здесь ключевая фаза «участник специальной военной операции» и дверь перед ним должна открываться всегда и везде.

— Есть один момент. У нас регионе действует карта «Za Добро» для ветеранов СВО. Но на практике далеко не все, не весь частный бизнес, готов по этой карте делать скидку. Более того, ребята могли услышать в свой адрес вопрос: «Вам что, платят мало?» И когда ребята этому предпринимателю пытаются объяснить, что эта история вообще не про деньги, сталкиваются с полным непониманием.

— К сожалению, хотим мы этого или нет, но разделение в обществе есть. Есть люди, которые погружены в проблему, а есть те, кто сидит в своей «норке», в своём «домике». Их жизнь — праздник, и специальная военная операция их никак не коснулась. И эти люди часто бьют по самому больному — обвиняют, как вы сказали: «Вы ходите, просите, у вас большие зарплаты», или бросают в лицо семье погибшего: «Твой сын хотел денег — вот и получил». Это не единичный пример. И я хорошо запомнила, как на одной встрече отец погибшего рассказал, что услышал такую фразу от своего знакомого.

Мне иногда очень хочется, чтобы на мероприятиях, которые проводит фонд «Защитники Отечества», побывали люди со стороны. Хотя бы посмотрели…. Может, поняли бы глубину горя.

Не так давно в Москве проходило вручение медалей. Были приглашены регионы с представителями семей погибших. Я сопровождала семью Героя России Дмитрия Беляева, его маму, Наталью Сергеевну.

Знаете, формат мероприятия был таким... Я думала, сердце разорвётся. Мы едва выдерживали ту боль, что витала в зале. Во время награждения давали возможность выступить членам семьи. Было рассказано столько историй... Это было мероприятие, где плакать было не стыдно, а, наверное, нужно.

Особенно запомнилось, когда на сцену приглашали семьи, где есть и действующие военнослужащие, и погибшие. Выступили отец и брат погибшего. Брат сказал: «Самое тяжелое — это привозить ребят и понимать, что мы их не спасли, и говорить об этом близким». Стоит офицер, не может сдержать слёз — и ты понимаешь всю его боль.

Было выступление одной мамы. Для меня она — олицетворение всех матерей погибших. Она произнесла очень правильную фразу: «Я хочу, чтобы на таких мероприятиях было больше людей — не тех, кого награждают, а тех, кто просто живёт своей жизнью. Чтобы они хотя бы попытались оценить наши потери». И я её полностью поддерживаю.

С одной стороны, каждому родителю, конечно, хочется, чтобы его дети ходили в школу, на секции, гуляли и не думали о войне. Но это не должно превращаться в бездумное веселье, в кутежи в ресторанах. Это неправильно…

Возвращаясь к тому выступлению мамы погибшего героя... Я иногда слышу в комментариях: «Зачем бередить раны семей, не надо их трогать, дайте им право на их боль». Меня это возмущает. Я всегда говорю: перебросьте эту ситуацию на своих близких. Разве вы хотели бы видеть свою маму, которая день за днём живёт на кладбище у могилы сына? Вы бы делали всё, чтобы вернуть её к жизни.

Поэтому мы и поддерживаем такие проекты, как «Мамино сердце». Через социальных координаторов, через индивидуальную работу. Мамы прекрасно понимают: их мальчишки живы, пока о них помнят. А чтобы помнили — о них должны знать. Рассказать на уроке мужества, показать фотографию матери с сыном, с его наградами, услышать его историю — это очень важно.

Да, я понимаю, будут люди, которые закроют глаза и уши. Бог им судья. Но будут и те, кто, прикоснувшись к этой боли, увидит силу матери, поймёт: мы живы сейчас, потому что они погибли, они не пустили врага.

Я вижу, какая отдача идёт от участия мам. Выставка экспонируется по округам, по домам культуры. И важно, что, приезжая на эти мероприятия, на фотосессии, мамы поддерживают друг друга. С ними работает психолог — не в классическом формате, а тот, кто умеет мягко встроиться в их ситуацию. Сейчас уже формируется своё материнское сообщество. Сейчас мамы встречаются на нашей площадке, они уже вместе выезжают на экскурсии. Почему создаются организации, такие как Ассоциация Ветеранов Боевых Действий? Формируется сообщество, которое будет помогать своим. Это тоже очень важно.

— Увы, до сих пор бытует мнение, что лучше не транслировать «истории потерь», что вот пусть они консолидируются — и в горе, и в помощи — внутри своих ветеранских сообществ.

— Я за то, чтобы это видели другие люди. Я за то, чтобы это транслировали. Это наша жизнь. И когда мне говорят: «Вот закончится СВО — и будет как раньше», я отвечаю: не будет. Мир изменился. Изменились мы, изменились ребята, изменились семьи. Всё изменилось. И надо не «привыкать», надо перестраиваться. Если раньше общество могло себе позволить закрывать глаза на проблемы, например, ребят–инвалидов, то сейчас мы должны меняться. И, хотим мы того или нет, нам необходимо перестраиваться. Чем быстрее мы это сделаем, тем легче будет всем. Потому что любой парень, который возвращается, не должен чувствовать себя ущемлённым. Нам придётся менять рабочие места, адаптировать их. И хорошо, что этот процесс уже пошёл. Но надо понимать: это не эпизод, не редкий момент. Нет. Поэтому уже сейчас мы должны сделать в нашем регионе максимально всё, что возможно.