— Анатолий Александрович, у вас на стенах гримерки множество фотографий разного времени, какие из них наиболее памятны?

 — Каждая фотография и афиша по-своему памятна, за каждой стоит страница биографии или запомнившаяся встреча. Вот, например, фотография из моего дрезденского периода. В Вюнсдорфе, где размещался штаб Группы советских войск в Германии, проходило совещание министров обороны стран Варшавского договора. У меня на тот момент был детский танцевальный коллектив при Доме офицеров. Нас попросили сделать совместный патриотический номер с Иосифом Кобзоном, который исполнял песню «Пока не поздно». Помните? «Солнечному миру — Да! Да! Да! Ядерному взрыву — Нет! Нет! Нет!» Вот мы целый день и репетировали. Тогда эта фотография и была сделана. На концерте потом произошла накладка, но не по нашей с Кобзоном вине. Началось выступление, я сижу в зале со звукооператором, Кобзон на сцене поет вживую под оркестр. На последних словах песни его окружают дети, он заканчивает песню, уходит со сцены, включается кассетный магнитофончик, пошла наша фонограмма, дети начинают плясать. Все идет нормально. Вдруг секунд через двадцать фонограмма прерывается. Дети пляшут, а музыки нет, тишина. Что случилось? Магнитофон крутится, а звука нет. Хорошо, что буквально секунд через пятнадцать все восстановилось. Оказалось, что после того, как Кобзон спел, посреди сцены закрылся дополнительный занавес. Он скрыл оркестр, который начал сворачиваться со сцены, и кто-то выдернул из розетки главного блока все шнуры. Потом с ужасом услышал, что музыка отрубилась, и быстро воткнул назад. Потом за кулисами Кобзон так отчитывал оператора. Оказывается, в спешке после совещания тот не успел подключить подзвучку и Кобзону, который в результате себя не слышал во время выступления.

— Это в каком году было?

 — Где-то в восемьдесят восьмом.

 — Кобзон в самой силе был, крут.

 — Ну конечно, к тому же он виртуозно владеет русским разговорным. Можете себе представить. История эта имела, кстати, продолжение. Когда Кобзон два года ездил с туром по Советскому Союзу, был он и в Смоленске. Вот мы у нас в драмтеатре и встретились. Зашел я к нему в гримерку и вот эту самую фотографию подарил. Тогда ведь в Германии он быстро после выступления уехал.

— В какую сторону, по вашему мнению, будет развиваться хореография?

 — Понимаете, в советское время у нас было все ровно и понятно. Все хореографические коллективы Советского Союза обязательно должны были, скажем, иметь в своей программе танец дружбы народов СССР. А сегодня… Возьмите Большой театр. Приезжает какой-нибудь шведский хореограф ставить «Лебединое озеро», и мы видим главных героев в кедах или на роликах. Полная свобода, вот каждый и ищет. А уж в молодежных танцах каждые полгода всплывает что-то новое. И так же быстро уходит.

Не знаю, как в других регионах России, но про Смоленщину скажу компетентно. Я семь лет являюсь председателем жюри областного конкурса хореографии. Каждый год проходят гала-концерты с участием коллективов всей области. Посмотрите, сколько у нас в городе школ, студий танца. Народ танцует. У меня в Академии танцуют женщины, которым за шестьдесят, и тяга к танцу огромная у всех. И это хорошо. Дети несколько раз в неделю должны идти на занятия в коллектив. Проходит отчетный концерт, и что мы видим? Бабушка, дедушка, родители переживают. Все втянуты в это дело. Ребенок не болтается на улице, ему нужно костюм выбрать и пошить, физическую форму поддержать. Занятие танцами воспитывает трудолюбие, потому что надо себя пересилить, превозмочь. Без напряжения и преодоления ничего не освоишь. Необходимо тренировать себя. Посмотрите на город Ярцево. Когда к ним приезжаю, я просто в положительном шоке — у них танцевальных коллективов больше, наверное, чем детей. И коллективы по сто человек, конкуренция огромная. Танцует народ.

— Что скажете про кураж, должен он быть у настоящего танцора?

 — Кураж должен быть, конечно. Кураж, драйв. Но не искусственный, не за счет алкогольных стимуляторов, а свой, внутренний. Я выхожу на танец как спринтер на стометровку. И должен быть предельно сконцентрирован. Степ под допингом бить нельзя — ноги заплетаются.

— Много в городе желающих научиться бить степ?

 — Я вам две истории расскажу на эту тему. Целый год на одном из местных телеканалов я вел передачу о степе, его истории, развитии. И после цикла передач мне начали позванивать любители, как бы научиться. Приходите, добро пожаловать. Пришел один таксист. Занимался месяцев восемь, выучил всего один элемент. Но выучил идеально, потрясающе. Давай, говорю ему, дальше продолжать. Нет, отвечает, не надо. И часа полтора в день становился и отрабатывал этот один прием. Больше в степе ничего не умел, но в этом движении набрал такую скорость, что я — профессионал — за ним угнаться не мог. Таксист. У меня ведь нет времени по два часа в день долбить одно и то же, а он долбил и меня в этом движении переплюнул.

— Сейчас, наверное, король вечеринок.

 — Еще один занятный случай. Мама привела парнишку. Накачаный такой, ему бы штангой заниматься или боксом. Но мама хотела, чтобы он степ бил. Ну, пусть позанимается. Стал его грузить упражнениями. Мучился он, мучился. Можно, Анатолий Александрович, я посижу. Паша, говорю, мне по барабану. Хочешь — сиди, хочешь — лежи. Но можно и сидя степ бить, смотри. Показываю ему: носок-носок, пятка-пятка. Показал, ему понравилось, сидит — стучит. Проходит месяц-полтора, мама приходит. Анатолий Александрович, поговорите вы с Пашей, уж и не знаю, что делать. В школу вызывают: на каждом уроке, сидя, ногами под партой степ бьет.

— Я слышал, вы с Путиным в шахматы играли?

 — Не совсем так. Во времена службы Владимира Владимировича в Германии я работал балетмейстером ансамбля дрезденского гарнизона. И там профессиональные коллеги Путина с немецкой стороны приглашали его и сотрудников на торжественные мероприятия, частью которых стал традиционный турнир шахматный на десяти досках. Шахматистов у Владимира Владимировича не хватало, а я — разрядник по шахматам, вот включали меня в состав команды. Запомнился Путин мне своим длинным до пят кожаным плащом.